Подобного рода субъективные категории. IV. Суффиксы субъективной оценки. Умысел и его виды

Полный текст автореферата диссертации по теме "Категория субъективной оценки в русском языке"

НА ПРАВАХ РУКОПИСИ

ШЕЙДАЕВА СВЕТЛАНА ГРИГОРЬЕВНА

Н.Новгород 1998

Работа выполнена в Удмуртском государственном университете.

Научный консультант - доктор филологических наук

профессор В.М.Марков.

Официальные оппоненты - доктор филологических наук

профессор А.А.Аминова,

доктор филологических наук профессор А.Т.Липатов,

доктор филологических.наук профессор В.А.Гречко.

Ведущая организация - С.-Петербургский государственный

университет.

Защита диссертации состоится " " 1998 г.

в _ часов на заседании диссертационного совета Д 063.77.06

в Нижегородском государственном университете им. Н.И.Лобачевской (603600 г.Нижний Новгород, проспект Гагарина, д.23, НГУЛ

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке университета. Автореферат разослан _ 1998 г.

Ученый секретарь диссертационного

совета доцент Рылов С.А.

Актуальность исследования. Данная работа представляет собой первое систематическое исследование одной из словообразовательных категорий современного русского языка - категории субъективной оценки. Анализируются пути ее формирования, состав и структура. определяется место среда других языковых категорий.

Начало изучения субъективно-оценочных образований было положено в первой русской научной грамматике - "Российской грамматике" М.В.Ломоносова. В ней впервые описываются имена существительные и прилагательные, имеющие уменьшительные и увеличительные суффиксы. В дальнейшем данная группа слов привлекала внимание таких ученых, как Барсов, Греч, Востоков. Павский, Буслаев, Аксаков, Шахматов, Виноградов и др. Анализу подвергались только имена и, частично, наречия. Основное внимание уделялось выявлении состава субъективно-оценочных морфем и семантике слов, образованных при их помощи. В середине XX в. разгорелась дискуссия о том. является ли данные образования самостоятельными словами или это грамматические формы слов. Было высказано несколько точек зрения. однако до сих пор вопрос остается открытым.

К настоящему времени написано немало работ, посвященных субъективно-оценочным образованиям, в основном это статьи, в которых нет единства мнений ни по вопросу о языковом статусе этих форм, ни об их семантике, ни 05их системной организации в русском языке. Из монографий можно назвать лишь книги С.С.Нлямова-той "Размерно-оценочные имена существительные в современном русском языке" (М.,1961? и Р.М.Рымарь "Лексическая и грамматическая деривация имен существительных категории субъективной оценки в языке фольклора" (Горловка. 1990.). Как уже видно из названий, исследования посвящены узким вопросам субъективно-оценочного словообразования; то же самое можно сказать о кандидатских диссертациях (более десяти.), написанных по данной теме.

Необходимость написания обобщающего труда, посвященного категории субъективной оценки, определяется, во-первых, наличием в русском языке огромного массива производной лексики со словообразовательным значением субъективной оценки, который нуждается в научном осмыслении; во-вторых, тем, что это одна из наиболее самобытных и оригинальных категорий русского языка. Благодаря существованию суйъектявно-оценочных образований говорящий имеет возможность одним словом назвать предмет, признак или действие я дать ему оценку. наяр.: "милый, маленький, устный город" -городок, "маленький. провинциальный, пыльный и скучный город" -городи ш-к о, "огромный, грохочущий, чужой город" - городище.

Научная новизна. Исследователи субъективно-оценочных производных обычно ограничиваются описанием имен, чаще - существительных, реже - прилагательных. Единичны публикации,-.посвященные субъективно-оценочным наречиям. Глаголы же, имеющие словообразовательное значение субъективной оценки, .практически не исследовались, хотя их существование в русском языке было доказано В.М.Марковым в 1969г.

В данной работе впервые осуществлено изучение субъективно-оценочных образований всех частей речи как членов единой языковой категория, в рамках которой оказываются объединенными имена (существительное, прилагательное;, наречие и глагол.

ки, 3) проследить, какие внеязыковые факторы обусловили-наличие данной категории в русском-языке, понять причины богатства форм и значений, ее наполняющих, 4) рассмотреть субъективно-оценочные производные разных частей речи как члены единой языковой категории, в рамках которой они образуот одну из подсистем языка и тесно взаимодействуют друг с другом и на структурном, и на семантическом уровнях, 5) выявить основные функции субъективно-оценочных образований, причины их расширения и сужения; проследить за использованием данных языковых форм в разных функциональных стилях, а также в нелитературных формах языка.

Источниками для исследования явились тексты самого разного типа, всего около двухсот. Это прежде всего деловая и бытовая письменность ХУ - ХУШ вв., записки русских путешественников я землепроходцев ХУ - ХУШ вв., мемуары и частная переписка авторов ХУШ - Х1Х вв. - 44 источника, среди которых есть как небольшие по объему тексты - от сорока до двухсот страниц, так и большие - более четырех тысяч страниц. В целом эта часть источников еостаЕ-ляет около 20 тысяч страниц. Активно использовались в качестве источников произведения художественной литературы Х1Х - XX вв., всего 103 наименования, среди которых есть и небольшие рассказы, и повести, и пространные романы; а также современная публицистика (на протяжении семя лет выбирался материал из двух журналов и шести газет,). Широко привлекались и словари - диалектные, исторические, толковые словари современного русского литературного языка (всего 22). Такой круг источников, по которым производилась сплошная выборка субъективно-оценочных форм, был обусловлен, во-первых, необходимостью как можно более широкого по времена охвата изучаемой лексики, и во-вторых, повышенной частотностьо данных слов в тех текстах, которые по своим языковом особенностям приближены к раэговорно-бытозой речи.

Достоверность полученных результатов определяется как большим

количеством и разнообразием источников, так и количеством собранного фактического материала: в тексте диссертации подвергнуто анализу около тысячи слов со словообразовательным значением субъективной оценки, в целом же в процессе исследования было собрано и проанализировано болЛ двух тысяч субъективно-оценочных образований.

Исследование субъективно-оценочных образований осуществлялось путем применения различных лингвистических методов - описательного, исторического, структурного, стилистического, количественного. Были использованы следующие методики: методика н а-бдюденая, позволившая выявить производные субъективной оценки в текстах, заметить их своеобразие на фоне других единиц: методика описания, использовавшаяся в целях фиксирования, систематизации и характеристики собранных фактов; методика сопоставления субъективно-оценочных образований и исходных слов, а также производных субъективной оценки между собой, что помогло обнаружить их сходства и различия, отделить существенное от несущественного, языковое от речевого; методика исторического сравнения, применявшаяся в целях анализа развития категории субъективной оценки в целом, ее подгрупп и единиц: методика трансформации - формы субъективной оценки в некоторых контекстах заменялись на исходные, неоценочные, для выявления семантической специфики первых: методика д и-стрибутивного анализа, которая использовалась для изучения речевого окружения субъективно-оценочных образований и их способности сочетаться с другими словами; методика в н е языкового соотнесения и мн. др.

Кроме того, описание функционирования производных субъективной оценки в русском языке, представленное в диахроническом аспекте как история смены форм и значений, позволяет понять причины и пути формирования современной категории субъективной оценка и выявить тенденции ее дальнейшего развитая.

Практическая значимость. Результаты настоящего исследования могут быть использованы в вузовском курсе лекций по современному руссхому словообразованию, а также в спецкурсах для студентов филологических"факультетов. Произведенный анализ оттенков словообразовательного значения субъективно-оценочных образований должен помочь лексикографам при описании данных лексических единиц в словарях.

Результаты настоящего исследования были представлены в 20 докладах на научных конференциях в Ижевске, Омске, Красноярске, Тюмени, Кирове, Казани. По теме исследования разработан спецкурс для студентов филологического факультета и издано учебно-методическое пособие. В 1385 г. запущена кандидатская диссертация "История грамматического развития существительных субъективной оценки". Опубликовано 20 статей и тезисов. В полном объеме результаты изучения субъективно-оценочных образований отражены в монографии "Категория субъективной оценки в русском языке" ("Ижевск, 1997, 264 с.,).

Структура работы, ее членение на главы и параграфы определяются задачами исследования. В первой главе, которая называется "Категория субъективной оценки как словообразовательная категория русского языка", рассматривается вопрос о категориальной принадлежности и языковой природе субъективно-оценочных образований. Вторая глава посвящена стилистике производных субъективной оценки и содержит историю этого вопроса, изложенную в науке впервые. Анализируются стилистические

функции данной группы слов и особенности их использования в функциональных стилях и в нелитературных формах русского языка. В главах третьей - шестой содержится материал по отдельным частям речи: существительному, прилагательному, наречию и глаголу. В них рассматриваются и вопросы теоретического характера, например, что понимается под субъективной оценкой предмета, качества, признака, действия, каким образом создаются новые субъективно-оценочные морфемы и т.д. В каждой главе представлена история изучения субъективно-оценочных образований соответствующей части речи. Порядок изложения фактического материала обусловлен составом аффиксов каждой части речи, при этом на протяжении кавдой главы выдерживается исторический принцип исследования и описания каждого словообразовательного типа: от древнейших форм и значений к видоизменению их в среднерусский период и до настоящего времени. Седьмая глава посвящена семантическому способу субъективно-оценочного словообразования. В ней впервые сделана попытка охарактеризовать субъективно-оценочные производные разных частей речи, образованные неморфемным способом. Работа заканчивается "Заключением", в котором подводится итог всему предпринятому исследованию.

Во "Введении" обосновывается выбор темы, ее актуальность, формулируются целя а задачи исследования, характеризуются использованные источники, дается краткая история вопроса, сообщается об апробация работы, определяются научная новизна и практическая значимость диссертации.

В ПЕРВОЙ ШВЕ категория субъективной оценка рассматривается как одна из модификационных словообразовательных категорий современного русского языка. Словообразовательное значение субъективной опенки определяется как обобщенное языковое значение, которое выявляется в рядах производных слов с разными формантами и разными способами словообразования. Основными словообразовательными средствами для выражения субъективно-оценочных значений в русском языке являются морфемы. Чаще - суффиксы, напр.: дом - домик, белый - беленький. боком - бочком, сказать - сказануть. Но также и приставки: длинный - предлинный, сидеть - высидеть (целый день), и конфиксы: лежать - разлежаться. При их помощи выражается отношение говорящего к тому, что названо производящей основой. Класс таких производных слов и составляет категорию субъективной оценки - одну из словообразовательных категорий современного русского языка, в которой объединяются слова разных частей речи. Понятие "субъективная оценка" определяется как индивидуальное суждение о каком-либо предмете, его свойствах и признаках, а также действии или состоянии, которое влечет за собой полояительное или отрицательное отношение к этому говорящего и сопровождается разнообразными эмоциями.

Субъективно-оценочные образования принадлежат к той же части речи, что и ах производящие, а лексическое значение таких производных представляет собой несколько видоизмененное значение производящих. Зто выделяет образования субъективной оценки на фоне производной лексики и создает для исследователей немало проблей теоретического характера. Широко известна, например, дискуссия о -том.

считать ли их самостоятельными словами или это грамматические формы слов. В §1, озаглавленном "Языковой статус субъективно-оценочных образовании", дается детальный анализ обеих точек зрения и делается вывод о том. что вопрос об нх языковой природе напрямую связан с подходом к реиению проблемы тоадества слова и определением критериев разграничения словоизменения а словообразования. Беля признавать, что в результате актов словообразования появляется только единицы с иной предметной соотнесенностью (иным лексическим значением). чем их производящие, то субъективно-оценочные образования естественно отходят в область грамматических форм.

Однако во второй половине XX в. были открыты словообразовательные морфемы особого рода - модифнкационные, значение которых представляет собой некоторый дополнительный (видоизменяющий; компонент значензя. отсутствующий в мотивирующем слове. При этом мотивирующее в мотивированное слова принадлежат к одной и той же части речи. Субъективно-оценочные образования, как и многие другие производные.¿собирательные, со значением единичности, женскости и под.), и составляют особую категорию слов с модификационным словообразовательным значением.

Субъективно-оценочное словообразовательное значение есть часть семантики производного слова; в случае морфемного словопроизводства оно закреплено за аффиксом. Оценка осуществляется на основе представлений говорящего о норме (в размере, по форме, качеству, количеству, интенсивности и другим признакам предмета речи; и обычно сопровождается выражением эмоций, которые появляются в связи с обнаруженным отклонением от нормы в ту или иную сторону. Словообразовательная семантика субъективной оценки, связанная с выражением сложных, порой противоречивых переживаний людей, не может быть простой. Ее составляющие (значения размерно-оценочное, оценки качества, положительные и отрицательные эмоционально-оценочные значения) органично связаны между собой и составляют единый комплекс.

В § 2 первой главы показано, что эмоционально-оценочные значения русских суффиксов являются производными от размерно-оценочных. Делается вывод о том, что к субъективно-оценочному словообразовательному значению относятся размерно-оценочное и эмоциона-льно-сценочное значения со всеми их разновидностями.

В русском языкознании давнюю историю имеет дискуссия о том, включать ли образования с чисто размерными значениями в категорию субъективной оценки. Не раз предпринимались попытки вывести производные с уменьшительным и увеличительным значениями за пределы категории субъективной оценки на том основании, что они обозначают не отношение говорящего к предмету речи, а реальный размер этого предмета. Однако анализ фактического материала обнаруживает, что значения чисто размерные у таких образований встречаются в речи редко, они обычно сопровождаются выражением отношения субъекта к названному им предмету и его размеру, йззестно также, что современные эмоционально-оценочные значения суффиксов сформировались на базе размерно-оценочных морфем. В связи с этим механически исключать существительные с чисто размерным значением из состава категории субъективной оценки было бы попросту нелогично.

И все же, объединяя под названием "категория субъективной оценки" такие разнородные образования, мы получаем некоторое несоответствие названия категории к наименования одной из групп ее членов - объективно-оценочных образований- Чтобы устранить нежелательное противоречие на терминелогическом уровне, можно было бы отказаться от неудачного, на наш взгляд, термина "объективная оценка", заменив его употребляющимся словосочетанием "размерная оценка".

Из круга субъективно-оценочных образований иногда исключают и производные с "усилительными" суффиксами, относя их к экспрес-

сивным. Однако значение усиления обычно появляется у увеличительных суффиксов, когда они присоединяются к основам, которые уже сами по себе выражают размерную или качественную оценку (ветрина, молодчинаусиливая (увеличивая; ее. Психологически обусловленная цепочка значений "уменьшительность/уве-личительность - выделительность - усилительность" и связанные с кх выражением русские суффиксы были детально проанализированы еще Аксаковым и Мандельштамом.

В §3 ("Субъективно-оценочное образование в языковом контексте"^ говорится о том, что в процессе функционирования в речи общая семантика субъективно-оценочных образований монет заметно варьироваться под влиянием меняющихся условий употребления.

Производные с положительно-оценочными языковыми значениями в ироническом контексте нередко воспринимаются как отрицательно-

оценочные, а слова с уменьшительным или увеличительным словообразовательным значением могут быть использованы для выражения усиления, подчеркивания какого-либо признака и т.д.

Минимальным контекстом для субъективно-оценочной морфемы и выражаемого ею значения является уже сама производящая о с-н а в а. Поскольку новая информация, заключенная в субъективно-оценочной морфеме, касается непосредственно содержания производящей основы, то это содержание как бы "приземляет", корректирует отвлеченно-языковое значение аффикса (сравн. разный эффект при использовании одного и того же суффикса: дом-ик, до-цент-ик; сыноч-ек, начальнач-ек). Мини-контекстом для целого слова является словосочетание. Семантика субъек-тявно-оценочных образований при их речевой реализации уточняется разного рода признаковыми словами. Чаще всего это достаточно устойчивые, привычные сочетания, вроде "маленький столик", "слегка рыжеватый", "сильно стукануть". В них зависимое слово

лишь дублирует или подчеркивает семантику главного. Однако в других случаях семантика субъективно-оценочных образований: может заметно варьироваться, сравн.: милый/чахлый лужок, красивая/бедная деревенька, слегка/весьма холодноватый.

Кроме того, любое слово вызывается к жизни нуждами конкретного речевого текста, общий смысл которого модифицирует семантику каждой единицы. Так, производное с уменьшительно-ласкательной морфемой в тексте может получить ироническое, а в результате и пренебрежительное звучание ("напр., имя "Митенька" у Салтыкова-Щедрина в "Помпадурах и помпадуршах"у, а образование с уничижительным значением - ласкательное значение и т.д. Таким образом, условия контекста накладывают свой отпечаток на словообразовательное значение субъективно-оценочного образования, придавая ему различные оттенки. Но словообразовательная семантика в целом - как субъективно-оценочная - сохраняемся.

В параграфах 4 и 5 рассматриваются случаи появления у субъективно-оценочных образований несвойственных им функций и создания в результате этого на их основе суффиксов видовых, единичности, подобия и некоторых других, а также причины и пути опрощения субъективно-оценочных производных. Образования субъективной оценки, как никакие другие, особенно часто подвергаются морфологическому опрощению и переходят в разряд непроизводных. Связано это с их особой языковой природой: с тем, что субъективно-оценочные производные, называя те же реалии, что и их производящие, отличаются при этом от них своей формой. Именно поэтому субъективно-оценочные формы при возникшей в языке необходимости всегда могут быть использованы для обозначения разновидности того же самого объекта.

Изменение языковых значений имеет постепенный характер. От еле заметного оттенка в употреблении субъективно-оценочного образования до закрепления его в качестве нового словообразова-

тельного значения тянется целая цепочка модусов.

Опрощение субъективно-оценочных образований играет в русском языке столь заметную роль, что к этой теме обращались и обращаются многие исследователи Сем. работы Ломоносова, Барсова, Греча, Павского, Белича, Богородицкого, Дементьева, Громовой, Червенковой, Янценецкой и др.}. При морфологическом опрощении бывшее уменьшительное существительное теряет членймость и свое словообразовательное значение. Именно в процессе опрощения субъективно-оценочных производных особенно хорошо просматривается языковая сущность этих единиц, а именно: их.обязательная семантическая связь со своими производящими. И изменение значения производного, и изменение значения производящего отдаляет их друг от друга. Если же производящее совсем выходит из употребления, то в таком случае производное субъективной оценки, как правило, также исчезает из языка.

Обычно внимание исследователей, изучающих процесс деэтимологизации уменьшительных образований, привлекают только имена существительные. Однако в современном русском языке наряду с ними используются и опрощенные имена прилагательные, например, слово "маленький". В настоящее время семантическая связь его со словом "малый" еще сохраняется, однако контекстуально они давно уже разведены и даже на уровне словосочетания их замена часто либо невозможна, либо неуместна.

В §6 субъективно-оценочные производные и их производящие рассматриваются как члены словообразовательных оппозиций. Первыми "кирпичиками". которые лежат в основании категории субъективной оценки в русском языке, явились оппозиции уменьшительных производных и их производящих. Субъективно-оценочное образование по своей природе - это единица оппозиционная, либо она не существует вовсе. В связи с этим на правах членов в

данную языковую категорию включаются не только субъективно-оценочные производные, но и их производящие. Это категория словообразовательная, и оба члена словообразовательного акта являются ее составляющими. Оппозиция уменьшительного и исходного существительного была достаточно широко представлена уже в древнерусский период. Далее категория субъективной оценки разрасталась за счет образований с эмоционально-оценочным словообразовательным значением.

В старых русских памятниках письменности еще не была представлена оппозиция имен уменьшительных и увеличительных С базовая оппозиция современной категории субъективной сценки), которая сформировалась как оппозиция форм в русском языке позднее. В текстах ХУ - ХУЛ вв. увеличительное значение обычно выражается посредством определений.

С накоплением в языке большого количества субъективно-оценочных форм с разными суффиксами они стали противопоставляться и друг другу: уменьшительное - увеличительному (домик - домище), ласкательное - уничижительному (рученька - ручонка) и т.д. Объединяет такие пары мотивирующая их единица и единство в предметно-понятийной соотнесенности, противопоставляются же они своими словообразовательными значениями. В §7 показано, как отдельные словообразовательные оппозиции, связанные общностью производящей основы, образуют словообразовательные парадигмы: брат - братец, братик, браток, братишка; белый - беленький, белехонький, беловатый и др. Членами субъективно-оценочной словообразовательной парадигмы являются все, имеющиеся в языке на данном этапе его развития, производные субъективной оценки, соотнесенные с одним и тем же исходным словом. Разные субъективно-оценочные парадигмы, благодаря общности типового значения и способов его выражения, объединяются и составляют категорию субъективной оценки в

русском языке.

"Заразительность форм субъективной оценки" в руссхом языке такова, что одиночное; субъективно-оценочное образование встречается в тексте не часто. Этих форм или совсем нет, или они во множестве присутствуют в тексте. В последнем случае наблюдаются синонимические и антонимические отношения между членами словообразовательных парадигм, а также отношения уточнения, замещения, сопоставления и противопоставления.

Так, рассказ В.И.Даля "Хлебное дельце" весь построен на "игре" субъективно-оценочных форм, мотивированных словом "дело", которое в половине случаев используется в составе устойчивых оборотов, ровденных в канцелярской среде: "дело принимает другой оборот", "дело прошлое" и др. Используется существи-телвное "дело" лишь в серьезных ситуациях, чаще всего с положительно-оценочными определениями: хорошее, нужное. Словом "делишки" называются "пустые", мелкие судебные дела, которые не приносят чиновникам прибыли. Существительным "дельце", напротив, герой-рассказчик обозначает важные для него судебные разбирательства, приносящие доход. Выражение положительных эмоций пронизывает все контексты этого слова. Производные "дельце" и "делишко" в рассказе Даля синонимически замещают мотивирующее их слово "дело", однако их собственная взаимозамена невозможна.

Вторая глава исследования называется "Стилистика субьективно-оценочных образований". В ней обращается внимание на то, что субъективно-оценочные образования на протяжении всей истории русского языка не были стилистически нейтральными, их частотность в разных функциональных стилях весьма неодинакова. Первые замечания стилистического характера

относительно русских субъективно-оценочных образований были высказаны еще в ХУЛ (Крижанич) - ХУШ (Ломоносов, Барсов,) веках. Различие в сферах употребления увеличительных и уменьшительных имен выявили ученые Х1Х в. (Греч, Востоков,). Тогда же была определена стилеобразующая роль ласкательных существительных в фольклорных жанрах (Потебня}. В первой половине XX в. было обращено внимание на обилие уничижительных образований в стиле челобитных (Булаховский}. В 50 - 60-х годах"исследователи заметили неодинаковую распространенность форм субъективной оценки в разных функциональных стилях СДементьев и др.). Краткая история изучения стилистической принадлежности субъективно-оцекочных образований дается в §1.

3 параграфах 2-6 ставится ряд принципиально важных для теории категории субъективной оценки вопросов. Является ли словообразовательное значение субъективной оценки стилистическим? То, что субъективно-оценочные образования не являются в современном русском литературном языке стилистически нейтральными, -это несомненно. Но одно дело стилистическая принадлежность слова, то есть традиция его употребления,и совсем другое дело словообразовательная семантика производного слова, выраженная формально на морфемном уровне. В связи с этим, говоря о разновидностях субъективно-оценочного значения, следует отказаться от использования стилистических терминов "окраска", "коннотация", сохранив, однако, термин "оттенок".

Является ли ироническое значение разновидностью значения субъективно-оценочного? Нет, оно ни в коем случае не является таковым и не присуще как самостоятельное языковое значение ни одной субъективно-оценочной морфеме. Это значение контекстуальное, поскольку ирония - категория связной речи, а не словарная. Однако то, что субъективно-оценочные образования нередко пра-

влехаются в качестве средств для выражения иронии, неудивительно. Именно они имеют собственное положительное или отрицательное значение и вследствие этого могут находиться в противоречии с общим эмоциональным фоном контекста. Такой контраст может быть представлен уже непосредственно при сочетании субъективно-оценочной морфемы с производящей основой (доцентик) и на уровне словосочетания (заумный стишок, милый домишко,). Однако чаще иронический эффект возникает в контексте целой фразы, например; "Страдалицы мы с ней. по милости прекрасных детушек!"(Писемский).

В параграфах 7-8 анализируются стилистические функции субъективно-оценочных образований. Сопоставление субъективно-оценочных производных и их производящих в стилистическом плане показывает, что первые в большинстве случаев оказываются стилистически окрашенными единицами (сравн.: ветрище и ветер, синенький и синий), а вторые - нейтральными. Если же исходное слово носит печать высокого стиля, то прибавление к нему субъективно-оценочной морфемы, как правило, резко снижает его стилистическую окраску (сравн.: поэма - поэмка, наслаждение -наслажденьице). И наоборот, грубовато-разговорная или грубо-просторечная семантика слова обычно смягчается путем добавления к основе морфемы с субъективно-оценочным значением (напр.: дурак - дурачок).

Как стилистическая может быть использована практически любая языковая единица, поскольку стилистическая функция появляется и обычно исчезает вместе с речевой ситуацией, не меняя сущности этих единиц как элементов языковой системы. Уменьшительно-ласкательные образования разных частей речи с давних ■ пор используются в русском языке как средство этикета, средство вежливой речи. Особенно частотны они в контекстах прось-

бы, выражения благодарности, обращения к собеседнику. Просьба без уменьшительно-ласкателышх образований по-русски звучит нередко грубо, как приказ (сравн.: дай карандаш - дай карандашик). Использование субъективно-оценочных слов в контексте просьбы характерно для русских текстов разных веков. В ХУ1 -ХУЛ вв. они были обязательным атрибутом челобитных. Эта особенность была характерна в ХУЛ в. и для стиля частной переписки: в русской грамматике 1696 г. Г.В.Лудольф писал: "Русские пользуются уменьшительными именами не только тогда, когда хотят ласково обратиться к кому-нибудь, как напр., дру-жокъ от другъ, но из учтивости они подписывают свои имена в письмах всегда в уменьшительной форме, Ивашка вместо йвачъ, Петрушка вместо Петръ".

Уничижительные выражения в русском языке Х1Х - XX вв. в контексте просьбы перестали быть литературной нормой, но уменьшительно-ласкательные сохранились. Особую роль играют субъективно-оценочные производные при обращении к собеседнику. Многие из субъективно-оценочных образований в результате весьма продолжительного использования в этой функции применяются в роли приложения, эпитета, сочетаясь с другими прямыми названиями собеседника (напр., в письмах Г.Р.Державина находим такие обращения, как "матушка сестрица", "матушка тетушка").

Б разных функциональных стилях речи субъективно-оценочные образования присутствуют по-разному и качественно, и количественно. Вызвано это в первую очередь тем, что в каздой сфере жизни общества свои ценности, причем в одних слоях общества ценностная ориентация оказывается более актуальной, чем в других.

Субъективно-оценочные образования являются характернейшей 19

чертой разговорной речи, где они присутствуют во всем своем многообразии. Без слов субъективной оценки этот вид русской речи приобретает оттенок официальности, что ведет к разрушению стиля беседы.

В словарях слова с субъективно-оценочными морфемами часто получают помету "разговорное". И хотя разговорная речь существует, в основном,в устной форме, и ее тексты и контексты исчезают шесте с окончанием конкретного речевого акта, все же "разговорность" тех или иных слов (напр., ручонка, серенький, хорошенько и под.) не вызывает сомнения.

В целях прямого выражения оценки предмета речи субъективно-оценочные образования довольно часто используются в п у б л и -ц и с т и к е, поскольку целью публицистических произведений является не только сообщение, но и воздействие на собеседника ¿читателя;.

В работах, выполненных в научном стиле, практически не используются слова с эмоционально-оценочными морфемами, однако размерно-оценочные образования, в особенности существительные с уменьшительными суффиксами, в них присутствуют.< уве-личительность выражается описательным способом,). В современных текстах официально-делового стиля производные субъективной оценки отсутствует, хотя в прошлом они была неотъемлемой чертой языка деловых бумаг.

Наиболее ярко проявляется человеческая индивидуальность в художественной речи. В художественной литературе. с ее многообразием жанров и индивидуальных авторских сталей, потенциал русского субъективно-оценочного словообразования реализуется во всем своем объеме. Именно в художественных текстах отражено все богатство субъективно-оценочной ной лексики, созданной в русском языке как морфемным, так и

семантическим способами.

Индивидуальные стили заметно различаются между собой по использованию субъективно-оценочных средств. О функционировании производных субъективной оценки в художественных текстах писали, в частности. Б.А.Оррас (на материале прозы М,Горького^, Л. С.Ряховская (по произведениям Л.Толстого,). Л.ИЛИабали-на (на материале сатиры Н.А.Некрасова), В.М.Огольцев (по роману Л.Толстого "Война и мир"). Несомненно, "слог известного писателя определяется характером самого писателя" (Ф.И.Буслаев), в связи с чем и частотность употребления субъективно-оценочных образований в произведениях разных писателей разная. Есть художественные тексты, в которых форм субъективной оценки очень мало, используются лишь наиболее употребительные в литературном языке. Это связано, во-первых, с тем, эмоционален ли сам писатель или суховат, "сопереживателен" или отстранен (и в жизни, и в СЕоем творчестве,) от других людей, от своих героев. Во-вторых, частотность субъективно-оценочных образований может зависеть и от жанра произведения. Если сравним язык комедии и исторического романа, стиль авторской сжазки и стиль повести и т.д., то непременно заметим разницу в имеющихся здесь словах категории субъективной оценки.

В §9 второй главы говорится о том, что производные субъективной оценки являются составной частью и лексики нелитературных форм русского языка. В современном русском просторечии используются, в основном, слова с увеличительными и негативно-оценочными значениями - уничижительным и презрительным. Имеется немало собственно просторечных словообразовательных моделей, по которым образуются формы субъективной оценки практически от всех самостоятельных частей

речи. Для территориальных диалектов, в связи с большой вариативностью диалектной речи, характерна повышенная частотность и удивительное разнообразие форм субъективной оценки. Совершенно особую (стилеобразующую) роль играют субъективно-оценочные образования в произведениях устного народного творчества.

§ 10 назван "Субъективно-оценочные образования в контексте языковом, национальном и индивидуально-психологическом". Здесь обращается внимание на то, что русская категория субъективной оценки на фоне многих других языков есть явление весьма оригинальное. Отражение субъективно-оценочных значений не только на уровне лексико-семантическом, но и на формальном свидетельствует о том, что выражение субъективной оценки для русского мироощущения - это одна из его сущностных характеристик. В кавдом субъективно-оценочном производном сконцентрирован душевный опыт бесчисленных поколений русских людей. И любое из них органично связано с контекстом языка и всем контекстом бытия русского общества.

Третья глава, посвященная имени существительному,начинается параграфом "Субъективная оценка предмета",в котором дается ответ на вопрос:что оценивается в предмете,когда при помощи морфемы выражается субъективная оценка? Оказывается,что прежде всего- размер. Оценка- качества производится субъектом на следующем этапе познания и характеристики предмета. Таким образом,средствами субъективно-оценочного словообразования может выражаться оценка величины предмета и связанные с этой оценкой эмоции,оценка качества предмета в целом или отдельных его свойств с позиций одобрения - неодобрения, с обязательным при этом выражением эмоций.

Во втором параграфе анализируются разновидности субъективно-

оценочного значения имен существительных. В части, посвященной истории вопроса, говорится о том, что ухе в ХУШ в.были впервые описаны субъективно-оценочные производные со значением увеличительным, которое может сопровождаться оттенком грубости и пренебрежительности, и уменьшительным, которое представлено в языке аак уменьшительно-ласкательное и уменьшительно-презрительное ¿"Ломоносов, Барсов). В первой половине Х1Х в. были выделены значения "уменьшительных в собственном смысле" и смягчительное (Греч, Востоков, Павский). Во второй половине XIX в. в русском языкознании господствовало представление о том, что существительные с размерно-оценочными суффиксами используются в речи не только для выражения размерных значений (уменьшительности и увеличительности^), но и для выражения качественно-оценочных значений (увеличительные, напр.. могут обозначать грубость предмета речи,) а общего эстетического впечатления от предмета, а также для передачи эмоционального отношения говорящего к предмету речи. Именно в этот период скрупулезный семантический анализ таких образований подводит исследователей к мысли о том, что хотя все эти разновидности словообразовательных значений связаны иежду собой и логически вытекают одно из другого, однако есть возможность говорить уже о существовании в русском языке чисто размерно-оценочных и чисто эмоционально-оценочных значениях. Все эти наблюдения были отражены в работах Буслаева, Аксакова, Водовозова.

На протяжении XX в. было опубликовано немало научных статей, в которых рассматривались вопросы семантики субъективно-оценочных образований. В целом мнения исследователей сходятся в том, что значения размерной оценки и эмоционально-оценочное тесно связаны между собой и генетически, и функционально. Таким образом, к настоящему времени проблема словообразовательного значения существительных субъективной оценки и его разновидностей в общих чертах решена и может быть сведена к следующим основным положениям: ь

историческом плане у субстантивных суфриксов значения эмоционально-оценочные развились на базе размерно-оценочных; с течением времени эмоционально-оценочная функция для некоторых суффиксов стала основной, в результате чего сформировались особые суффиксы эмоциональной оценки; в современном русском языке в рамках единой словообразовательной категории субъективной оценки сосуществуют следующие значения суффиксов имен существительных: размерно-оценочное (уменьшительное, увеличительное), эмоционально-оценочное Сласкательное. пренебрежительное и др.) и размерно-эмоциональное значение ¿уменьшительно-ласкательное, уменьшительно-уничижительное и ДР.).

В §§ 3 - 5 анализируется суффиксальный способ образования существительных субъективной оценки. Современный русский литературный язык чрезвычайно богат разнообразными субъективно-оценочными суффиксами имен существительных. Среди них есть такие, которые появились еще в праславянский период, такие, что сформировались в древнерусском языке, есть а собственно русские морфемы. Процесс образования новых суффиксов субъективной оценки продолжается и в наше время.

Древнейшими деминутивными морфемами являются суффиксы с элементом: -ц-. Среди них суффикс существительных среднего рода -ц(е.о)/-иц(е; сохранил свою производящую силу практически в полном объеме; суффикс мужских имен -ец сильно сдал свои позиции в конкурентной борьбе с уменьшительными суффиксами -ок/-ек и -ик, а также с омонимичным ему суффиксом лица; суффикс имен женского рода -ц(а)/-пц(а) резко сократил свою продуктивность еще в ХУЛ в.

Судьба уменьшительных суффиксов, восходящих к -ък-, также не была одинаковой. Суффикс -ок, вытеснивший из демянутивного словообразования суффикс -ец, сам испытал воздействие со стороны более молодой и активной морфемы -ик. Сталкиваясь в одноосновных образованиях (типа листок - листик), эти синонимичные аффиксы посте-

пенно развивали различие значений, в результате чего в настоящее время суффикс -ок/-ек медленно уходит из категории субъективной оценки в сферу предметности.Одним из результатов взаимодействия этих двух уменьшительных морфем явилось создание нового субъективно-оценочного суффикса -чик, который хотя и используется пока на правах варианта суффикса -ик,однако уже заметна его бОльшая способность к выражению положительных эмоционально-оценочных значений. То же самое наблюдается и в паре женских суффиксов -к(а) а -очк(а), где функцию выражения эмоционального отношения приняла на себя "дочерняя" сложная морфема, а суффикс -к(а? на ее фоне либо заметно "огрубел" (все чаще используется для выражения негативных эмоций^, либо, как и суффикс -ок. воспринимается как морфема, выражающая лишь идею предметности в различных ее вариациях. Суффикс -к(о) вообще оказался мало востребованным в системе русского языка в связи с сохранившейся высокой продуктивностью суффикса -те). Практически все уменьшительные существительные на -ко. использующиеся в настоящее время, - это образования прошлых веков.

В ХУ в. в русской письменности получили распространение новые субъективно-оценочные суфриксы имен существительных. Это различающиеся стилистически увеличительные суффиксы -ищ- и -ин(а;, уничижительные -ишк-. -онк-/-енк- и рано вышедший из употребления -енц-, ласкательный безударный суффикс -ушк- и пренебрежительный ударный суффикс -ушк-, уменьшительно-ласкательные -ышк- и -еньк-/-оньк-. Большинство из этих морфем являются производными, что также свидетельствует о более позднем их образовании. Необходимость в появлении новых морфем именно в данный период была напрямую связана с изменением ситуации в обществе и языке: на протяжении ХУ в. создавалось Московское государство и именно с этого периода ведет свое начало собственно русский язык. Выражение в языке формирующегося самосознания народа, отличного от сопредельных, проявилось, в частности, в создании многих новых аффиксов, дифференцирующих понятия

о предметах реального мира, отношениях между ними и человека к ним.Именно в этот период размерно-оценочные морфемы начинают активно приобретать вторичную функцию - выражения эмоциональной оценки. При их недостаточности создаются новые, сложные, суффиксы субъективной оценки, уже специально предназначенные исключительно для выражения эмоционально-оценочной функции.

На протяжении рада веков в литературном русском языке была выработана целая система суффиксов, при помощи которых передавались разнообразные субъективно-оценочные значения имен существительных всех родовых категорий и практически любых лексических групп. Однако и в Х1Х в. формирование новых оценочных морфем не прекратилось. С начала этого века на страницы произведений художественной литературы из разных форм устной речи проникают субъ- . ективно-оценочные образования с новыми для литературного языка суффиксами: -аг(а). -угса;, -акса;, -укса), -улся), -ухса; и др. Эти субъективно-оценочные морфемы начали формироваться именно в Х1Я в. Создавались они на базе суффиксов, при помощи которых еще задолго до этого времени в устной речи образовывались существительные, называющие лицо по признаку.Как субъективно-оценочные эти суффиксы выступают в таких словах: коняга, зверюга, чертяка, грязюка, мамуля, бабуся и мн. др.

В настоящее время в разговорной русской речи и просторечии используются также существительные с субъективно-оценочными суффиксами с элементом -х-, все они имеют стилистически сниженный характер, напр.: мордаха, дуреха. Встречаются и образования с таким оригинальным суффиксом, как -енци(я): старушенция, книженция и др. Все они имеют пренебрежительное значение.

Субъективно-оценочное значение в русском языке может выступать не только как основное словообразовательное значение слова, но и в качестве его оттенка. Широко известны, например, экспрессивные суффиксы лица. В § 6 данного исследования рассматриваются именно такие производные, субъективно-оценочное значение которых

не является их основным словообразовательным значением. Это образования с суффиксами -ак. -ач, -арь, -ал. -ун, -аш, -ыш, называющие лицо по признаку и имеющие субъективно-оценочный оттенок в значении. Нередко сопровождается уничижительным оттенком и значение невзрослости у суффиксов -онок и -ат(а) ("напр.: попенок, жигу-лята). Многие собирательные суффиксы также содержат оценочный элемент (срвн.: бабьё, шоферня^. Наличие у какой-либо из русских словообразовательных морфем устойчивого субъективно-оценочного оттенка может привести к тому, что функция выражения субъективной оценки может стать основной и данная морфема войдет в разряд субъективно-оценочных.

Б § 7 приводятся примеры такого редкого явления в сфере русских существительных, как префиксальное субъекгивночэценочног образование этих имен. Реализуемые здесь значения - увеличительное и усилительное. Используются приставки раз-, пре-, сверх-, супер-, ультра- (напр.: раскрасавица, супержулик).

Последний параграф., третьей главы посвящен личным собственным именам с суффиксами субъективной оценки. В русском бытовом общении личные имена людей многообразно варьируются в зависимости от эмоционального состояния говорящего, от отношения к именуемому. Свобода изменения имени весьма широка - могут быть яспользованы как общеизвестные образования, так и индивидуальные. Причем последние часто удачно подчеркивают оригинальность личности называемого, что невозможно сделать посредством официального имени.

Глава четвертая посвящена имена прилагательному. Субъективно-оценочное значение прилагательных, выражаемое словообразовательной морфемой - суффиксом или приставкой/ может быть, как и у существительных, либо размерно-оценочным (интенсивность проявления признака), либо эмоционально-оценочным, либо смешанного типа. В § 1 рассматривается само понятие "субъективной оценки качества" и возможность его выражения посредством прюиз-

водных имен прилагательных. Имена прилагательные, образованные при помощи субъективно-оценочных морфем, изучены к настоящему времени не так хорошо, как соответствующие существительные. Связано это, по-видимому, с тем, что в науке с самого начала сложилось мнение, что прилагательное просто "воспроизводит в своей форме" категорию субъективной оценки существительного, а поэтому не стоит искать у таких прилагательных собственного словообразовательного значения, отличного от существительного.

Действительно, в речи прилагательные нередко как бы дублируют существительные и формально, и семантически, напр.: узенькая щелочка. высоченный домина. Зависимость прилагательных от существительных в таких случаях очевидна. Однако имеющаяся возможность самостоятельного использования таких слов (напр.: мальчик умненький, гора высоченная) , а также разнообразие субъективно-оценочных аффиксов прилагательных свидетельствует об определенной независимости форм и значений прилагательных субъективной оценки.

§ 1 называется "Разновидности субъективно-оценочного значения у прилагательных". Традиция выделения среди русских производных слов имен прилагательных с субъективно-оценочными морфемами имеет свое начало в ХУШ в., однако единая терминология, отражающая систему значений субъективной оценки у прилагательных, до сих пор не сложилась. Составители словарей пользуются обычно лишь двумя пометами: "ласк." и "уменьш.-ласк.". При описании значений усилительно-увеличительных применяется наречие "очень" и подобные.

Суффиксальное образование прилагательных со значением субъектив ной оценки описано в § 3. Основными субъективно-оценочными суффиксами имен прилагательных являются -оват-/-еват- и -еньк-/-оньк-, выражающие преимущественно уменьшительное значение и положительные эмоции, суффиксы -охоньк-/-ехоньк- и -ошеньк-/-ешеньк-. использующиеся для выражения увеличительного значения и положительных эмоций, суффиксы -ущ- и -енн-. являющиеся средствами выражения увели-

ительного значения и преимущественно негативных эмоций. Словооб-азовательными синонямаяи последних нередко выступают прилагате-ьные с суффиксом -ейш-/ -айш-.

При описании словообразовательного значения прилагательных сегда важно обращать внимание на семантику производящих слов, ак, суффикс -оват- в словах, обозначаюоях температуру, может вы-ажать не уменьшительное, а усилительное значение, да к тому хе о еодобрительным оттенком (напр.: холодноватый). Усилительное зна-:ение имеют и некоторые формы прилагательных с суффиксом,-ены:-. I целом же суффиксы -оват- и -еньк- синонимичны, осбенно это ста-овится заметным в парах типа "сероватый - серенький", "слабова-ый - слабенький", где образования на -енький отличаются эмоцио-альностью.

Значение усиленной степени качества у прилагательных с суф-жксами -охоньк-, -ошеньк-, в отличие от увеличительных существи-■ельных, устойчиво сопровождается оттенком ласкательности. На всем [ротяжении истории их использования в русском языке эти образова-:ия носят просторечный характер. Сохраняется оттенок сниженности и ■ синонимичных им прилагательных с суфриксамя -уш- я -енн-.

Помимо этих суффиксов говорящие по-русски прибегают иногда: использованию усилительно-ласкательного суффикса -усеньк- при;сновах, называющих малый размер (напр.: малюсенький). Субъектизно->ценочный оттенок может быть привнесен в прилагательное и некото-)ымя другими суффиксами, не являющимися по своей природе чисто субъективно-оценочными. Это. например, суффикс -аст-, прилагатель-гые с которым имеют значение "обладающий чем-либо в большом сбъе-ае. даже с излишком" ("сравн.: волосатый - волосастыйЛ

Приставочное образование субъективно-оценочных прилагательных шализируется в § 4 данной главы. Среди увеличительных приставок

сугствием в их семантике какого бы то ни было эмоционального значения. Приставка раз- вносит в прилагательное помимо увеличительного значения еще и оттенок "народности" с"сравн.: превесе-лый и развеселый). Среди употребительных в современном русском языке форм с приставкой нал- всего несколько образований (наибольший, наименьший, наивысший, наилучший, наихудший), а все остальные носят печать архаики.

Помимо приставок пре-, раз- и наи~, выражающих увеличений ме ры яачества, у прилагательных в современном русском литературном языке используются приставки, указывающие на крайне высокую степень проявления признака и даже признака, выходящего за пределы нормы. Это приставки сверх-, архи-, ультра-, супер-, экстра-, гипер- и некот.др. Из уменьшительных префиксов имен прилагательн! известна лишь приставка по-, которая используется в строго ограниченном кругу форм - при ее помощи смягчается семантика сравнительных форм прилагательных.

Пятая глава посвящена субъективно-оценочным образованиям в кругу наречий. Наречия, обозначая признак признака, также могут выражать значение субъективной оценки. Признаки каких именно признаков могут вызывать в нашем представлении мысль об отклонении от нормы в ту или иную сторону, получая при этом свое выражение в форме субъективно-оценочного наречия? Оказывается, как это отмечается в § 1 данной главы, что это исключительно признаки действия: только наречия, поясняющие в предложении глагол, и выступают в субъективно-оценочных формах. Связано это с тем, что у имен прилагательных в русском языке имеется своя богатая система субъективно-оценочных средств, и они являются в отноиении выражения субъективной оценки самодостаточными. Наречия же меры и степени (очень, весьма и под.) не нуждаются в субъективно-оценочных аффиксах по той причине, что оценочны уже по своему лексическому значению. Таким образом, только для про-

цессуального признака, выражаемого глаголом, оказывается необходимым наличие в речи особых "пояснителей". которые могли бы конкретизировать его в субъективно-оценочном плане.

Все субъективно-оценочные морфемы наречий по своему происхождению вторичны - онн были заимствованы у прилагательных и существительных, от которых наречия образовались (сравн. наречия на -озато, -енько и прилагательные с суффиксами -оват-, -еньк-, наречия типа "шажком", "рядышком" и существительные с суффиксами -к-, -ышк-). Однако эти словообразовательные средства уже давно "освоились" в классе наречий и выполняют особую функцию - образуют наречия от наречий, напр.: немного - немножко - немножечко, хорошо - хорошенько-хорошенечко. При этом нередко субъективно-оценочное значение суффикса наречия и омонимичного ему именного суффикса не совпадают.

Субъективно-оценочные суффиксы наречий рассматриваются в § 2. В современном русском литературном языке в сфере неречий функционируют уменьшительный суффикс -оват-/-еват-, эмоционально-оценочный -еньк-/-сньк-, усилительные суффиксы -ехоньк-/ -охоньк- и -ешеньк-/ -ошеньк-, а также суффиксы -к-, -ьапк- а некот. др. (Условно принимается та точка зрения, согласно которой,в отличие от других частей речи,суффиксы оценки наречий присоединяются не к производящей основе, а вставляются внутрь основы перед наречным суффиксом.) Почему в современном русском литературном языке нет наречий с увеличительными суффиксами -ущ- и -енн-, хотя прилагательные с такими суффиксами используются? Причина, по-видимому, кроется в том, что основная среда употребления самих прилагательных, в силу их грубо-увеличительной семантики, - сниженная разговорная речь, просторечие и диалект.

В § 3 описаны немногочисленные субъективно-оценочные приставки и конфиксы наречий: приставка, выражающая уменьшительное значение, по- (напр., потише, полегче), используемая только в формах сравнительной степени; увеличительная наречная приставка пре- (напр., преспокойно, превыгодно); кон|икс по-ньку Гпо-у) с субъективно-оце-

ночным значением смягчения называемого признака (напр., потихоньку, полегоньку, понемножку).

Итак, в современном русском литературном языке субъективно-оценочные наречия активно образуются при помощи более чем десятка аффиксов разного типа. Помимо этого для выражения усилительного значения используется также способ сложения основ, сопровождаемый обычно аффиксацией, напр.: давным-давно, мало-мальски, просто-напросто.

Шестая глава исследования посвящена глаголу. § 1 называется "Субъективная оценка действия". В нем говорится о том, что семантика глаголов по сравнению с другими частями речи намного более сложная. Лексическое значение глагола сопровождается целым рядом таких семантических признаков, как способ протекания действия, " обстоятельства его совершения, видо-временные характеристики и т.д При помощи субъективно-оценочных морфем, использующихся в глаголах говорящим может быть выражена оценка длительности названного действия во времени, распространенности его в пространстве, степени его напряженности, характера достигнутого результата, а иногда даже и оценка производителя действия, объекта действия и др.

Чаще всего оценивается интенсивность действия (мера напряженности] , что на словообразовательном уровне находит свое выражение в морфемах со значением увеличительным ("усилительным; и уменьшительным (смягчительным;. Размерно-оценочное словообразовательное. значение и в глагольной лексике обычно сочетается с выражением отношения говорящего: одобряется названное действие или нет, нравится оно или не нравится. Реальное действие в таких случаях воспринимается через эмоциональные перекивания человека, через его субъективное состояние на момент протекания данного действия.

История описания глаголов со значением субъективной оценки рассматривается в § 2 данной главы. Отмечается, что область субъективно-оценочного глагольного словообразования до сих пор практи-

чески не разработана. В публикациях прошлого столетия содержатся лишь отдельные замечания на эту тему. Открытие глаголов с субъективно-оценочными морфемами в русском языке принадлежит В.М.Маркову, опубликовавшему в 1969 г. статью "О происхождении глаголов на -ануть в русском языке". В настоящее время вопрос о модификационном глагольном словообразовании в русском языке и его субъективно-оценочной разновидности наиболее полно раскрыт в "Русской грамматике", изданной в Праге в 1979 г. (автор раздела - З.Скоумалова^. В этой грамматике признается "теснейиая спаянность" словообразования и словоизменения глаголов, в связи с чем модификация, как один из путей образования глаголов, выявляется и внутри категории способов глагольного действия, и в глагольном словообразовании. То, что в русских грамматиках определяется как интенсивность действия, в чешских пособиях принято называть мерой действия, которая расценивается по отношению к некоей объективно данной норме. С точки зрения последней и осуществляется оценка действия: действие, совершенное в согласии с нормой; превосходящее норму (чрезмерное;; не достигающее нормы (недостаточное;.

В § 3 рассматриваются субъективно-оценочные суффиксы глаголов, среди которых только суффикс -ану- используется в литературном языке, а все остальные находятся за пределами литературной нормы. Экспрессивыне образования на -ануть начали проникать в литературный язык из просторечия в 30 - 40-е годы Х1Х в. В современном русском языке эти глаголы могут обозначать как действие ослабленной, так и повышенной интенсивности (напр.: рвануть, толкануть, крутануть).

В устных формах языка используются и другие суффиксы субъективной оценки глагола, прежде всего это суффиксы с элементами -к- и -ч-, напр.: мазюкать, извозюкать. намаракать, затесачить. Словообразовательных значением этих производных является значе-

ние усиления, сопровождаемое обычно неодобрительным оттенком.

Нри необходимости выразить субъективную оценку названного действия говорящие по-русски гораздо чаще прибегают к префиксальному способу образования глаголов, негели к суффиксальному, что и показано в § 4 данной главы. Связано это с тем, что префиксация вообще более распространена среди глаголов, чем суффиксация. Лпя выражения интенсивно совершенного действия используются приставки из(с)-, раз(С)-, за-, пере- и др. Значение ослаб-ленности, непродолжительности действия передается при помощи приставок по-, под-, при-.

Использование глаголов с усилительной приставкой из- прослеживается уже по памятникам русской деловой письменности ХУЛ в. Глаголы с усилительной приставкой раз- отличаются от них. в основном, чисто стилистически - носят сниженный характер, сравн.: изобидеть и разобидеть. Приставка за- используется для образования усилительных форм от возвратных глаголов (напр.: завеселить-ся). Значение чрезмерной интенсивности действия выражается глагольной приставкой пере-. В современных толковых словарях такие глаголы обычно определяются как называющие действие, превысившее норму, а потому и нежелательное (напр.: перехвалить).

Для выражения уменьшительного словообразовательного значения (его разновидности - неполноты, неполной меры проявления действия. смягчения и др.) используется гораздо меньшее количество префиксов, чем для выражения увеличительной семантики. Наиболее типичной уменьшительной глагольной приставкой является приставка по-, напр.: пообогреться, позадержаться. Во многих случаях в качестве синонимичного словообразовательного средства выступает приставка под-, сравн.: позадержать - подзадержать, поутихнуть - подутихнуть.

§ 5 посвящен субъективно-оценочным конфиксам глаголов. При помощи этих сложных словообразовательных морфем также может

обозначаться действие повышенной или пониженной интенсивности, действие продолжительное и непродолжительное. Основное значение конфиксов из...ся, раз...ся. раз...ива-ть, за...ся, на...ся, на...ива-ть, об...ся, у...ся, вы...ива-ть может быть определено как увеличительное. При этом оттенки отношения к названному действию и его результату могут быть разными.

Конфикс из(с)...ся в целом синонимичен усилительной приставке из-. однако глагольные формы с ним выражают не простое усиление интенсивности действия, а крайнюю степень проявления действия, предельную полноту, исчерпанность, напр.: избегаться, истосковаться. Обычно отношение говорящего к названному действию отрицательное. Глагольный конфикс раз(с;...ся известен еще по текстам ХУШ в. И в них, и позднее он указывает на действве весьма интенсивное, можно сказать, безудержное, напр.: раскричаться, разгуляться. Конфикс раз(с;...ива-ть используется при необходимости обозначить длительное действие. Если сравнить семантику глаголов, образованных по моделям раз...ся и раз...ива-ть от одного и того же слова, например думать - раздуматься и раздумывать, гулять - разгуляться и разгуливать, то можно заметить, что первые слова в парах означают интенсивное дейстзие, а вторые - действие длительное. Так, "раздуматься" - "сильно задуматься, погрузиться в думы", "разгуляться" - "от души погулять", а "раздумывать", "разгуливать" - долго думать и долго гулять.

При помощи глагольных конфиксов с обдщм увеличительным значением говорящий по-русски может выразить самые разнообразные оттенки своего отношения к названному интенсивно произведенному действию. С представлением о качестве самого действия связано значение широты и безудержности действия (раз...ся^ а также особенностей выполнения субъектом действия - его тщательности (у...ся;, полной погруженности субъекта в действие (за...ся;> и

в результате этого пресыщенности им (на...ся/ и предельной пресыщенности (об...ся) , что нередко ведет к отрицательному результату (из...ся). С представлением о продолжительности во времени совершаемого действия связаны значения усиленной длительности (раз...ива-ть) и смягченной длительности Сна...ива-ть;. а также длительности и одновременно тщательности действия (вы...ива-ть/.

Действие ослабленное или непродолжительное обозначается глагс лами с конфиксами по...ива-ть. под...ива-ть, при...ива-ть. Образо вания с конфиксом по...ива-ть (по...ыва-ть) используются в русско языке для обозначения действия, ослабленность которого связана с неуверенностью, нерешительностью или осторожностью деятеля, напр. поговаривать, покашливать. При помощи конфиксов под...ива-ть (под...ыва-ть) и при..ива-ть ("при...ыва-ть) выражается значение ослабленности действия, а иногда и действия скрытного, напр.: под смеиваться, прирабатывать.

Седьмая глава носит название "Семантический способ субъективно-оценочного словообразования". Известно, что одной из универсальных закономерностей семантического словообразования вообще является различие лексико-семантических групп, в которые вхо дят производное и производящее, напр.: спутник (лицо; - спутник с небесное тело;. Однако семантическое субъективно-оценочное словообразование, как это показано в данной главе, так же специфично как и морфемное производство слов с субъективно-оценочным значением. И там и здесь производные слова отличаются от своих производящих лишь способностью выражать оценку того, что уже обозначено. По-лидимому, стоит говорить о наличии и в семантическом словообразовании модификационной разновидности, в рамках которой производи! слово остается в той же лексической группе, в которой находится е: производящее.

Словами, у которых в результате семантического образования появилось словообразовательное значение субъективной,оценки, бу-

дут. такие, которые, сохранив соотнесенность с тем же самым понятием. что было обозначено исходной единицей, приобрела способность выражать субъективно-оценочное значение. Например, от существительного лимузин. обозначающего "тип автомобиля с закрытым кузовом", было образовано слово лимузин, обозначающее любой старый и непривычной формы автомобиль: пойло в значении "питье для скота, обычно с прибавлением отрубей, муки" явилось производящим для слова пойло, которым называют невкусный напиток; от существительного лапа в значении "ступня ноги или вся нога целиком у животных" образовано слово лапа, обозначающее человеческую руку или ногу большого размера.

О семантическом способе субъективно-оценочного словообразования в русском языке мало что известно. Эта проблема затрагивается попутно лишь в работах, посвященных метафоре, поскольку большинство субъективно-оценочных производных, образованных семантическим способом, представляют собой результат метафоризации. Возможность возникновения оценочного смысла при метафоризации связана с самой природой метафоры. Известно, что в построении метафоры участвуют четыре компонента - это два объекта, основной и вспомогательный, соотнесенные друг с другом, и свойства каждого из них.

Среди оценочных метафор у имени существительного преобладают все.же такие, в которых субъективно-оценочный оттенок лишь устойчиво сопровождает основное словообразовательное значение. Широко известен и многими исследователями описан, например, такой словообразовательный тип, как название человека по животному. То, что такие слова выражают субъективную оценку, - несомненно. Однако их основным словообразовательным значением является все же значение лица, а не субъективная оценка: баран "глупый человек", осел "упрямый", медведь "неуклюжий" и мн. др. Похожую группу составляют слова, образованные по модели предмет человек: ло-

пух "бестолковый", дуб "тупой", тряпка "бесхарактерный" и др.

В сфере имен прилагательных семантические производные с субъективно-оценочным словообразовательным значением всегда представляют собой метафорический, перенос. признак » признак. Это могут быть прилагательные со значением признака человека (положительного или отрицательного;, образованные от прилагательных, обозначающих цвет, форму, качество предмета, напр.: тупой человек, кислее настроение, мягкий характер. Присутствуют подобного рода образования и среди наречий.

Значение субъективной оценки в глаголе может появляться в результате семантического образования глаголов, обозначающих действия человека, от глаголов, называющих действия животных и других живых существ, напр.: упорхнула (о девушке), рявкнул (в ответ7, глугаэ заржал и др. Названия действий, производимых предметами, также могут быть использованы для образования от них семантическим способом глаголов с субъективно-оценочным словообразовательным значением, характеризующим действия человека, напр.: взорвалась (о словесной реакции;, бомбил (посланиями; и др.

При семантическом образовании слов с субъективно-оценочным словообразовательным значением принцип оппозитивности для этих образований (как и для морфемных; сохраняется. Субъективно-оценочное производное, образованное семантическим путем, будет лишь до тех пор осознаваться таковым, пока существует рядом в языке мотивирующее слово.

В "3 а к л ю ч е н и и" подводится итог всему исследованию. Подчеркивается, что категория субъективной оценки - одна из моди-фикационных словообразовательных категорий русского языка. В ней на основе общности словообразовательного значения объединены производные слова разных частей.речи - существительные, прилагательные, наречия и глаголы. Словообразовательное значение субъективной оденки - это обобщенное, системное языковое значение, которое

выявляется в рядах производных с разными формантами и разним способами словообразования. Субъективно-оценочное словообразовательное значением есть часть семантики производного слова, в случаях морфемного словопроизводства оно закреплено за аффиксом. Субъективно-оценочное производное и его производящее имеют общую предметно- понятийную соотнесенность, отличаются же они тем, что первое выражает еще и оценку названного. Оценка осуществляется на основе представлений субъекта о норме ев размере, по форме, качеству, количеству, интенсивности и другим признакам предмета речи) и обычно сопровождается выражением эмоций, которые появляются в связи с отклонением от нормы в ту или иную сторону. Словообразовательная семантика субъективно-оценочных образований, связанная с выражением сложных, порой противоречивых переживаний людей, не может быть простой. Ее составляющие (значения размерно-оценючное, оценки качества, положительные и отрицательные эмоционально-оценочные значения) органично связаны между собой и составляют единый комплекс. Разновидностями субъективно-оценочного значения у имен существительных являются значений уменьшительное, уменьшительно-ласкательное, ласкательное, пренебрежительное,.уничижигель-ное, увеличительное; у имен прилагательных и наречий уменьшительному и уменьшительно-ласкательному значениям соответствуют значения ослабленной степени проявления признака и смягчительное, а увеличительному значению - усилительное, усилительно-ласкательное, усилительное с негативными оттенками; у глаголов уменьшительному значению соответствуют значения ослабленности и непродолжительности действия, смягчительное значение, а увеличительному - значения повышенной интенсивности и чрезмерной длительности дейсгвия в сопровождении различных оттенков,чаще негативного, характера.

Субъективно-оценочные производные образуются в современном русском языке как морфемным (суффиксация, префиксация, конфикса-ция) , так и семантическим способом.

1. Синонимические отношения у существительных субъективной оценки// Развитие синонимических отношений в истории русского языка. Ижевск. 1980. С.36.

2. О некоторых особенностях грамматического развития существительных субъективной оценки // Учебные материалы по проблеме синонимии. Ижевск, 1982. 4.1. С. 44-45.

3. Формы родительного падежа множественного числа у существительных субъективной оценки в памятниках русской письменности 1УП в. Деп.

в ИНИОН Л 16111, 26.03.1984. 16 с.

4. История грамматического развития существительных субъективной оценки. Автореф. дисс. ...филол. наук. Алма-Ата, 1985. 16с.

5. Роль субъективно-оценочных образований в формировании именной парадигмы // Общие проблемы деривации и. номинации. Словообразование в аспекте взаимодействия разных уровней языка. Омск, 1988. С.107-10S

6. Субъективно-оценочные прилагательные в русских говорах Удмуртии / Координационное совещание по проблемам изучения.сибирских говоров вузов Сибири, Урала и Дальнего Востока. Красноярск, 1S88. С.120-123.

7. Синонимия в субъективно-оценочном словообразовании // Синонимия и смежные явления в русском языке. Ижевск, 1988. С. 120 - 123.

8. О происхождении субъективно-оценочного суффикса -угса;// Современные проблемы русского языкознания. Памяти акад. А.А.Шахматова. Горький, 1990. С.14 - 15.

S. Становление субъективно-оценочного суффикса -arca) // Деривация и номинация в русском языке. Межуровневое и внутриуровневое взаимодействие. Омск. 1990. С.72 - 77.

взаимодействие концепций и парадигм. Харьков,. 1991. Вып.1. 4.1 - 2. С.494.

12. О предыстории изучения субъективно-оценочных производных // Вестник Удмуртского университета. 1933. & 4. С.54 - 57.

13. Русское слово в контексте языковом и национальном // Духовная культура: проблемы и тенденции развития.Сыктывкар,19S4.С.22-23.

14. Описание субъективно-оценочной лексики в словаре языка i.В. Ломоносова // Вторая российская университетско-академическая научно-практическая конференция. Ижевск, 1995. 4.1. С.62.

15. Субъективно-оценочная лексика в русском языке // Проблемы гуманитарного образования в школе: содержание, методология, методика. Ижевск, 1995. С.22 - 26.

16. Об отношениях между субъективно-оценочными производными и их производящим в русском языке // Формирование норм русского литературного языка в ХУШ в. Ижевск, 1994. С.74 - 83.

17. Переписка Г.Р.Державина как источник для изучения отношений между производными и производящими словами в русском языке // Г.Р.Державин: личность, творчество, современное восприятие. Казань. 1994. С.108 - 110.

18. Нормы использования субъективно-оценочных образований в русском языке // Вестник Удмуртского университета. 1996. № 7. С.83 - 88.

19. Стилистика субъективно-оценочных образований // Тезисы докладов 3-й российской университетско-академической научно-практической конференции. 4.4. Ижевск, 1997. С.32 - 33.

21. Словообразовательная семантика и ее вариативность // Языковая семантика и образ мира. Казань, 19S7. Кн.1. С.187 - 188.

22. Функционирование в тексте субъективно-оценочных образований и входящих в их состав морфем // Лингвистический и эстетический аспекты анализа текста. Соликамск, 19S7. С.43 - 44.

24- 0 смене лексических оппозиций // Российское государство: прошлое, настоящее, будущее. Ижевск, 1998. С.193.

25- 0 закономерностях использования субъективно-оценочных образований в русской речи // Теория и практика преподавания славянских языков. Тезисы докладов 1У международной конференции. Печ. 1998. С. 58 - 59.

Текст диссертации на тему "Категория субъективной оценки в русском языке"

МИНИСТЕРСТВО ОБЩЕГО И СРЕДНЕГО СПЕЦИАЛЬНОГО

ОБРАЗОВАНИЯ РФ

УДМУРТСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

НА ПРАВАХ РУКОПИСИ

ШЕЙДАЕВА СВЕТЛАНА ГРИГОРЬЕВНА

(10.02.01 - РУССКИЙ ЯЗЫК)

ДИССЕРТАЦИЯ НА СОИСКАНИЕ УЧЕНОЙ СТЕПЕНИ ДОКТОРА ФИЛОЛОГИЧЕСКИХ НАУК

П р е з ж д йу м~ В А К" России.........|1

(решение от 99 , Ц

присудил, ученую С"_ - - / .,

Начальник управле - 1 |

Щ&Й* ¡:

ИЖЕВСК 1998

Работа выполнена в Удмуртском государственном университете Научный консультант - доктор филологических наук профессор В.М.МАРКОВ

ВВЕДЕНИЕ

Актуальность исследования. Данная работа представляет собой первое систематическое исследование одной из словообразовательных категорий современного русского языка - категории субъективной оценки. Анализируются пути ее формирования, состав и структура, определяется место среди других языковых категорий.

Начало изучений субъективно-оценочных образований было предпринято уже в первой русской научной грамматике - "Российской грамматике" М. В. Ломоносова. В ней впервые описываются имена существительные и прилагательные, имеющие уменьшительные и увеличительные суффиксы. В дальнейшем данная группа слов привлекала внимание таких ученых, как Барсов, Греч, Востоков, Павский, Буслаев, Аксаков, Шахматов, Виноградов и др. Анализу подвергались только имена и, частично, наречия. Основное внимание уделялось выявлению состава субъективно-оценочных морфем и семантике слов, образованных при их помощи. В середине XX в. разгорелась дискуссия о том, являются ли данные образования самостоятельными словами или это грамматические формы слов. Было представлено несколько точек зрения, однако до сих пор вопрос остается открытым.

К настоящему времени написано немало работ, посвященных субъективно-оценочным образованиям, в основном это статьи, в которых нет единства мнений ни по вопросу о языковом статусе этих форм, ни об их семантике, ни о их системной организации в русском языке. Из монографий можно назвать лишь книги С.С.Плямоватой "Размерно-оценочные имена существительные в современном русском языке" (М., 1961) и Р.М.Рымарь "Лексическая и грамматическая деривация имен существительных категории субъективной оценки в языке фольклора" (Горловка, 1990). Как уже видно из названий, исседования посвящены узким вопросам субъективно-ценочного словообразования; то же самое можно сказать о кандидатских диссертациях (более десяти), написанных по данной теме.

Необходимость создания обобщающего труда, посвященного категории субъективной оценки, определяется, во-первых, наличием в русском языке огромного массива производной лексики со словообразовательным значением субъективной оценки, который нуждается в научном осмыслении; во-вторых, тем, что это одна из наиболее самобытных и оригинальных категорий русского языка. Благодаря существованию в русском языке субъективно-оценочных образований говорящий по-русски имеет возможность одним словом назвать предмет, признак или действие и дать ему оценку. Напр.: "милый, маленький, уютный город" - городок, "маленький, провинциальный, пыльный и скучный город" - городишко, "огромный, грохочущий, чужой город" - городище.

Научная новизна. Исследователи субъективно-оценочных производных обычно ограничиваются описанием имен, чаще - существительных, реже - прилагательных. Единичны публикации, посвященные субъективно-оценочным наречиям. Глаголы же, имеющие словообразовательное значение субъективной оценки, практически не исследовались, хотя их существование в русском языке было доказано В.М.Марковым в 1969 г.

В данной работе впервые осуществлено изучение субъективно-оценочных образований всех частей речи как членов единой языковой категории, в рамках которой оказываются объединенными имена (существительное, прилагательное), наречие и глагол.

Предмет и задачи исследования. Предметом настоящего исследования явились русские субъективно-оценочные образования разных частей речи. Задачи ставились следующие: 1) выяснить, что представляет собой категория субъективной оценки в современном русском языке: ее состав, структура, основные языковые значения, выражаемые посредством единиц данной категории, 2) понять, каким образом формировалась данная категория, какие формы были положены в ее основу и что является в настоящее время ядром категории субъективной оценки, 3) проследить, какие внеязыковые факторы обусловили наличие данной категории в русском языке, понять причины богатства форм и значений, ее наполняющих, 4) рассмотреть субъективно-оценочные производные разных частей речи как члены единой языковой категории, в рамках которой они образуют одну из подсистем языка и тесно взаимодействуют друг с другом и на структурном, и на семантическом уровнях, 5) выявить основные функции субъективно-оценочных образований, причины их расширения и сужения; проследить за использованием данных языковых форм в разных функциональных стилях, а также в нелитературных формах языка.

Источниками для исследования явились тексты самого разного типа: деловая и бытовая письменность XV - XVIII вв., записки русских путешественников и землепроходцев XV - XVIII вв., мемуары и частная переписка авторов XVIII - XIX вв., художественные произведения XIX - XX вв., современная публицистика (всего около двухсот); а также словари - диалектные, исторические, толковые словари современного русского литературного языка (всего 22). Такой круг источников, по которым производилась сплошная выборка субъективно-оценочных форм, был обусловлен, во-первых, необходимостью как можно более широкого по времени охвата изучаемой лексики, и во-вторых, повышенной частотностью данных слов в тех текстах, которые по своим языковым особенностям приближены к разговорно-бытовой речи.

Достоверность полученных результатов определяется как большим количеством и разнообразием источников, так и количеством собранного фактического материала: в тексте

диссертации подвергнуто анализу около тысячи слов со словообразовательным значением субъективной оценки, в целом же в процессе исследования было собрано и проанализировано более двух тысяч субъективно-оценочных образований.

Исследование субъективно-оценочных образований осуществлялось путем применения различных лингвистических методов - описательного, исторического, структурного, стилистического, количественного. Были использованы следующие методики: методика наблюдения, позволившая выявить производные субъективной оценки в текстах, заметить их своеобразие на фоне других единиц; методика описания, использовавшаяся в целях фиксирования, систематизации и характеристики собранных фактов; методика сопоставления субъективно-оценочных образований и исходных слов, а также производных субъективной оценки между собой, что помогло обнаружить их сходства и различия, отделить существенное от несущественного, языковое от речевого; методика исторического сравнения, применявшаяся в целях анализа развития категории субъективной оценки в целом, ее подгрупп и единиц; методика транс формации - формы субъективной оценки в некоторых контекстах заменялись на исходные, неоценочные, в целях выявления семантической специфики первых; методика д и-стрибутивного анализа, которая использовалась для изучения речевого окружения субъективно-оценочных образований и их способности сочетаться с другими словами; методика внеязыкового соотнесения и мн. др.

Теоретическая значимость. В данной работе предложено решение некоторых спорных вопросов теоретического характера, в частности, - о природе субъективно-оценочных образований, о месте субъективно-оценочных аффиксов в русской морфемике и др. Кроме того, описание функционирования производных субъективной оценки в русском языке, представленное в диахроническом аспекте как история смены форм и значений, позволяет понять причины и пути формирования современной категории субъективной оценки и выявить тенденции ее дальнейшего развития. (Результаты настоящего исследования могут быть использованы в вузовском курсе лекций по современному русскому словообразованию, а также в спецкурсах для студентов филологических факультетов. Произведенный анализ оттенков словообразовательного значения субъективно-оценочных образований должен помочь лексикографам при описании данных лексических единиц в словарях.)

учебно-методическое пособие. В 1985 г. защищена кандидатская диссертация "История грамматического развития существительных субъективной оценки". Опубликовано 20 статей и тезисов. В полном объеме результаты изучения субъективно-оценочных образований отражены в монографии "Категория субъективной оценки в русском языке" (Ижевск, 1997. 264 е.).

Структура работы, ее членение на главы и параграфы определяется задачами исследования. В 1 главе, которая называется "Категория субъективной оценки как словообразовательная категория русского языка", рассматривается вопрос о природе субъективно-оценочных образований, а также причины и последствия морфологического опрощения данных производных слов. 2 глава посвящена стилистике субъективно-оценочных образований и содержит историю этого вопроса, изложенную в науке впервые. Анализируются стилистические функции данной группы слов и особенности их использования в функциональных стилях и в нелитературных формах русского языка. В главах 3-6 содержится материал по отдельным частям речи: существительному, прилагательному, наречию и глаголу. В них рассматриваются и вопросы теоретического характера, например, что понимается под субъективной оценкой предмета, качества, признака, действия, каким образом создаются новые субъективно-оценочные морфемы и т.д. В каждой главе представлена история изучения субъективно-оценочных образований соответствующей части речи. Порядок изложения фактического материала обусловлен составом аффиксов каждой части речи, при этом на протяжении каждой главы выдерживается исторический принцип исследования и описания каждого словообразовательного типа: от древнейших форм и значений к видоизменению их в среднерусский период и до настоящего времени. Глава 7 посвящена семантическому способу субъективно-оценочного словообразования. В ней впервые сделана попытка охарактеризовать субъективно-оценочные производные разных частей речи, образованные неморфемным способом. Работа заканчивается "Заключением", в котором подводится итог всему предпринятому исследованию.

философу было известно об этих именах немало: что уменьшительное слово может быть использовано не только для обозначения реально малого предмета, но и для ослабления какого-нибудь сильного впечатления ("зло и добро меньшим"), что уменьшительные имена могут применяться "ради шутки"", и даже то, что не во всяком стиле речи пригодны такие слова ("соблюдать меру").

Первый собственно лингвистический анализ уменьшительно-ласкательных существительных был сделан также греками - в Александрийской грамматической школе. В единственной дошедшей до нас грамматике той эпохи, "Грамматическом искусстве" Дионисия Фракийца, среди семи видов производных имен называется и ласкательное, о котором сообщается следующее: "Ласкательное - выражающее безотносительно уменьшение первичного имени, например человечек, камешек, мальчонка" . По одному этому фрагменту уже можно судить о том, что это далеко не первое поверхностное наблюдение в области уменьшительных имен и что за ним стоит весь богатый опыт Александрийской школы. В этом кратком определении содержится ряд важных наблюдений о природе уменьшительно-ласкательных образований. Прежде всего, ласкательные имена, как и любые другие производные, автором грамматики прямо соотносятся с их производящими ("уменьшение первичного имени"), а не с явлениями действительности. Функция ласкательных имен определяется как уменьшительная, что представляет собой еще одно бесспорное положение: словообразовательные значения "уменьшения" и "ласки" органично связаны между собой в языке и обусловлены одно другим. Кроме того, уменьшительно-ласкательные имена отграничиваются Дионисием от близких по смыслу имен "сравнительных" и "превосходных", которые также рассматриваются им в ряду производных как их виды ("ласкательное - выражающее безотносительно уменьшение").

Итак, уже в первом (из дошедших до нас) своде грамматических правил греческого языка не только содержатся сведения о наличии в языке уменьшительно-ласкательных имен, но и дается им научное определение. В более поздних греческих и римских грамматиках сохраняется учение о семи видах производных имен, и среди них также называется ласкательное. Для примера можно сослаться хотя бы на грамматику греческого грамматиста Аполлония Дискола, написанную уже во II в. н.э.

Известно, что учение Д.Фракийца послужило основой для создания всех европейских грамматик, в том числе и русской. И первое представление об уменьшительных именах было заимствовано славянскими учеными из греческих и латинских грамматик и из их переводов на русский язык. Можно упомянуть, в частности, перевод с немецкого языка А.А.Барсовым латинской грамматики Целлария, в котором читаем: "Diminutiva. Умалительные, значат

уменьшение и делаются по большей части с буквою L: Filiolus сынок, Libellus книжечка" .

В первой печатной греко-славянской грамматике (1591) также содержатся сведения о том, что у имен имеется "начертание умалительное", приводится для примера греческое слово, переведенное как "кораблик" .

В знаменитой грамматике Мелетия Смотрицкого, составленной "по образцам греческим и латинским" , впервые встречаем нечто новое в области славянского субъективно-оценочного словообразования: среди разных видов производных имен, кроме "умалительного", автор называет еще и "уничижительный" вид, причем оба термина поясняет: "Умалительного вида имя есть еже вещи умаление знаменует: яко, словице / слова: Телице / тела: и проч. Уничижительного вида имя есть еже уничижение вещи приносит: яко, вретище / врету: женище / жене: детище / дитяти: и проч." .

Среди примеров умалительных имен Смотрицкий приводит два слова, образованные от существительных среднего рода при помощи суффикса -иц(е) (совр. русск. словцо и тельце). Выделяя группу уничижительных имен, ученый впервые и, скорее всего, самостоятельно открывает для науки эти образования как оригинальную черту современного ему славянского языка. Подбор примеров также свидетельствует о том, что такое выделение производится впервые: рядом с двумя отсубстантивными производными "женище" (жена) и "детище" (ребенок) упомянуто и приглагольное "вретище" (одежда из грубой толстой ткани, надевавшаяся в знак скорби), где -ищ(е) не является субъективно-оценочным суффиксом, а негативная семантика слова (об убогой одежде; рубище) вторична.

Слово, выбранное Смотрицким в качестве термина для определения таких имен, образовано от глагола "уничижать", использовавшегося в XVI - XVII вв. в значении "презирать". Таким образом, в славянском языке М.Смотрицкий открыл производные имена, при помощи которых высказывается презрение по отношению к обозначаемому ими предмету или лицу. Позднее Ломоносов определит имена на -ище как увеличительные, которые называют к тому же "вещь грубую", а термин "уничижительные" применит только к именам на -ишко и -енцо, что для его времени будет точно соответствовать фактам русского языка. Но Смотрицкий, по-видимому, столь же точен для своего времени; да к тому же среди названных им слов на самом деле нет ни одного, называющего реально большой предмет (они, напротив, ближе к уменьшительно-уничижительным).

Различные предусмотренные законом сочетания интеллектуального и волевого элементов образуют две формы вины — умысел и неосторожность (ст. 25 и 26 УК), по отношению к которым вина является родовым понятием. Признать лицо виновным — значит установить, что оно совершило преступление либо умышленно, либо по неосторожности.

Вина — это понятие не только психологическое, но и юридическое. Поскольку преступлением признается лишь общественно опасное деяние, лицо, его совершившее, виновно перед обществом , перед государством . Вина — категория социальная, ибо в ней проявляется отношение лица, совершающего преступление, к важнейшим социальным ценностям. Эта сторона вины раскрывается в ее социальной сущности.

Социальную сущность вины составляет проявившееся в конкретном преступлении искаженное отношение к основным ценностям общества, отношение, которое при умысле обычно является отрицательным (так называемая антисоциальная установка), а при неосторожности — пренебрежительным (асоциальная установка) либо недостаточно бережным (недостаточно выраженная социальная установка).

Важным показателем вины является ее степень, которая, как и сущность вины, носит не законодательный, а научный характер, хотя в судебной практике применяется весьма широко.

Степень вины — это количественная характеристика ее социальной сущности, т.е. показатель глубины искажения социальных ориентаций субъекта, его представлений об основных социальных ценностях. Она определяется не только формой вины, но и направленностью умысла, целями и мотивами поведения виновного, его личностными особенностями и т.д. «Лишь совокупность формы и содержания вины с учетом всех особенностей психического отношения лица к объективным обстоятельствам преступления и его субъективных, психологических причин определяет степень отрицательного отношения лица к интересам общества, проявленного в совершенном лицом деянии, т.е. степень его вины».

Итак, вина есть психическое отношение лица в форме умысла или неосторожности к совершаемому им общественно опасному деянию, в котором проявляется антисоциальная, асоциальная либо недостаточно выраженная социальная установка этого лица относительно важнейших ценностей общества.

Формы вины

Сознание и воля — это элементы психической деятельности человека , совокупность которых образует содержание вины . Интеллектуальные и волевые процессы находятся в тесном взаимодействии и не могут противопоставляться друг другу: всякий интеллектуальный процесс включает и волевые элементы, а волевой, в свою очередь, — интеллектуальные. Юридические понятия умысла и неосторожности не имеют готовых психологических аналогов, поэтому для применения норм уголовного права «необходимо и достаточно прикладное значение понятий умысла и неосторожности, которое исторически сложилось в законодательстве и судебной практике». Наука уголовного права исходит из того, что между сознанием и волей имеется определенное различие. Предметное содержание каждого из этих элементов в конкретном преступлении определяется конструкцией состава данного преступления.

Интеллектуальный элемент вины носит отражательно-познавательный характер и включает осознание свойств объекта посягательства и характера совершенного деяния, а также дополнительных объективных признаков (место, время, обстановка и т. п.), если они введены законодателем в состав данного преступления. В преступлениях с материальным составом интеллектуальный элемент содержит, кроме того, и предвидение (либо возможность предвидения) общественно опасных последствий.

Содержание волевого элемента вины также определяется конструкцией состава конкретного преступления. Предметом волевого отношения субъекта является очерченный законодателем круг тех фактических обстоятельств, которые определяют юридическую характеристику преступного деяния. Сущность волевого процесса при совершении умышленных преступлений заключается в осознанной направленности действий на достижение поставленной цели, а при неосторожных преступлениях — в неосмотрительности, беспечности лица, легкомысленное поведение которого повлекло вредные последствия.

По различной интенсивности и определенности интеллектуальных и волевых процессов, протекающих в психике субъекта преступления , вина подразделяется на формы, а в пределах одной и той же формы — на виды. Форма вины определяется соотношением психических элементов (сознание и воля), образующих содержание вины, причем законом предусмотрены все возможные сочетания, характеризующие вину в ее уголовно-правовом значении.

Форма вины — это установленное уголовным законом определенное сочетание элементов сознания и воли субъекта, характеризующее его отношение к совершаемому деянию. Уголовное законодательство знает две формы вины — умысел и неосторожность. Теоретически несостоятельны и прямо противоречат закону попытки некоторых ученых (В.Г. Беляев, Р.И. Михеев, Ю.А. Красиков1 и др.) обосновать наличие третьей формы вины («двойной», «смешанной», «сложной»), якобы существующей наряду с умыслом и неосторожностью. Вина реально проявляется только в определенных законодателем формах и видах, и вне умысла или неосторожности вины быть не может.

Формы вины наряду с мотивами преступления подлежат доказыванию по каждому уголовному делу (п. 2 ч. 1 ст. 73 УПК РФ). Форма вины в конкретном виде преступления может быть определена в статье Особенной части УК либо подразумеваться или устанавливаться путем толкования.

Во многих нормах УК прямо указывается на умышленный характер преступления. В других случаях умышленная форма вины с очевидностью вытекает из цели деяния (например, террористический акт, разбой , диверсия), либо из характера описанных в законе действий (например, изнасилование , клевета, получение взятки), либо из указания на заведомую незаконность действий или на их злостный характер. Но если преступление предполагает только неосторожную форму вины, это во всех случаях обозначено в соответствующей норме Особенной части УК. Лишь в отдельных ситуациях деяние является преступным при его совершении как с умыслом, так и по неосторожности; в подобных ситуациях форма вины устанавливается посредством толкования соответствующих норм.

Юридическое значение формы вины разнообразно.

Во-первых, если закон устанавливает уголовную ответственность только за умышленное совершение общественно опасного деяния (ст. 115 УК), форма вины является субъективной границей, отделяющей преступное поведение от непреступного.

Во-вторых, форма вины определяет квалификацию преступления , если законодатель дифференцирует уголовную ответственность за совершение общественно опасных деяний, сходных по объективным признакам, но различающихся по форме вины. Так, форма вины служит основанием квалификации деяния как убийства (ст. 105 УК) или как причинения смерти по неосторожности (ст. 109 УК), как умышленного либо как неосторожного причинения тяжкого вреда здоровью (ст. 111 и 118 УК), как умышленного либо как неосторожного уничтожения или повреждения имущества (ст. 167 и 168 УК).

В-третьих, форма вины определяет степень общественной опасности преступления, наказуемого при любой форме вины (например, заражение венерическим заболеванием или ВИЧ-инфекцией, разглашение государственной тайны).

В-четвертых, вид умысла или вид неосторожности, не влияя на квалификацию, может служить важным критерием индивидуализации наказания . Преступление, совершенное с прямым умыслом, по общему правилу более опасно, нежели совершенное с косвенным умыслом, а преступление, совершенное по легкомыслию, обычно опаснее совершенного по небрежности.

В-пятых, форма вины в сочетании со степенью общественной опасности деяния служит критерием законодательной классификации преступлений: в соответствии со ст. 15 УК к категориям тяжких и особо тяжких относятся только умышленные преступления.

В-шестых, форма вины предопределяет условия отбывания наказания в виде лишения свободы . Согласно ст. 58 УК лица, осужденные к этому наказанию за преступления, совершенные по неосторожности, отбывают наказание в колониях-поселениях, а лица, осужденные за умышленные преступления, — в колониях-поселениях (при осуждении за преступления небольшой или средней тяжести), в исправительных колониях общего, строгого или особого режима либо в тюрьме.

Некоторые правовые последствия совершения преступлений (например, установление рецидива преступлений) связаны исключительно с умышленной формой вины, другие различаются в зависимости от формы вины (например, институты условно-досрочного освобождения либо замены лишения свободы более мягким видом наказания связаны с категориями преступлений, а они зависят от формы вины).

Умысел и его виды

В статье 25 УК впервые законодательно закреплено деление умысла на прямой и косвенный. Правильное установление вида умысла имеет немалое юридическое значение. Пленум Верховного Суда РФ в постановлении от 27 января 1999 г. № 1 «О судебной практике по делам об убийстве (ст. 105 УК РФ)» подчеркнул, что при назначении наказания в числе прочих обстоятельств суды обязаны учитывать вид умысла, мотив и цель преступления .

Преступление признается совершенным с прямым умыслом, если лицо, его совершившее, осознавало общественную опасность своего действия (бездействия), предвидело возможность или неизбежность наступления общественно опасных последствий и желало их наступления (ч. 2 ст. 25 УК).

Осознание общественно опасного характера совершаемого деяния и предвидение его общественно опасных последствий характеризуют процессы, протекающие в сфере сознания, и поэтому образуют интеллектуальный элемент прямого умысла, а желание наступления указанных последствий относится к волевой сфере психической деятельности и составляет волевой элемент прямого умысла.

Осознание общественно опасного характера совершаемого деяния — это понимание его фактического содержания и социального значения. Оно включает представление о характере объекта преступления , содержании действий (бездействия), посредством которых осуществляется посягательство, а также о тех фактических обстоятельствах (время, место, способ, обстановка), при которых происходит преступление. Отражение всех этих компонентов в сознании виновного дает ему возможность осознать общественную опасность совершаемого деяния.

Осознание общественной опасности деяния не тождественно осознанию его противоправности, т.е. запрещенности уголовным законом . В подавляющем большинстве случаев при совершении умышленных преступлений виновный осознает их противоправность. Однако закон не включает осознание противоправности совершаемого деяния в содержание этой формы вины , поэтому преступление может быть признано умышленным и в тех (весьма редких) случаях, когда виновный не осознавал противоправность совершенного деяния.

Предвидение — это отражение в сознании тех событий, которые обязательно произойдут, должны или могут произойти в будущем. Оно означает мысленное представление виновного о том вреде, который причинит или может причинить его деяние объекту посягательства. При прямом умысле предвидение включает, во-первых, представление о фактическом содержании предстоящих изменений в объекте посягательства, во-вторых, понимание их социального значения, т.е. вредности для общества , в-третьих, осознание причинно-следственной зависимости между действием или бездействием и общественно опасными последствиями.

В определении Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РФ по делу Ф. указано, что ее осуждение за умышленное причинение тяжкого вреда здоровью является необоснованным, поскольку обстоятельства совершения преступления не позволяют утверждать, будто Ф. предвидела, что в результате ее действий потерпевшая упадет и получит закрытый перелом шейки левого бедра со смещением, поэтому квалификация деяния как умышленного преступления исключается. В данном случае Ф. не осознавала причинно-следственной зависимости между своими действиями и причинением тяжкого вреда здоровью потерпевшей и не предвидела такого последствия, поэтому прямой, да и вообще умысел исключается.

Предвидение общественно опасных последствий входит в содержание умысла только при совершении преступлений с материальным составом. Поскольку в преступлениях с формальным составом последствия не включены в объективную сторону, ни интеллектуальное, ни волевое отношение к ним в содержание умысла не входят.

В соответствии с законом (ч. 2 ст. 25 УК) прямой умысел характеризуется, в частности, предвидением возможности или неизбежности наступления общественно опасных последствий, что составляет интеллектуальный элемент этого вида умысла. Лишь в отдельных случаях лицо, совершающее преступление с прямым умыслом, предвидит общественно опасные последствия не как неизбежные, а лишь как реально возможные. Такая ситуация складывается, если избранный виновным способ посягательства объективно способен с примерно равной степенью вероятности вызвать разноплановые последствия. Например, выбрасывая малолетнего ребенка из окна третьего этажа дома, виновный понимает, что и смерть, и любой тяжести вред здоровью потерпевшего будут в зависимости от обстоятельств падения (например, на ветви дерева или в сугроб) одинаково закономерным результатом этого преступления. В подобных случаях желаемое последствие (смерть) является закономерным, но не единственно возможным результатом совершенных действий, поэтому оно предвидится не как неизбежный, а как реально возможный результат деяния.

Волевой элемент прямого умысла характеризует направленность воли субъекта. Он определяется в законе как желание наступления общественно опасных последствий.

Желание — это, по сути, стремление к определенному результату. Оно вовсе не означает, что последствия преступления приятны или просто выгодны виновному. Желание может иметь различные психологические оттенки. При прямом умысле оно заключается в стремлении к определенным последствиям, которые могут выступать для виновного в качестве: 1) конечной цели (убийство из ревности, по мотиву кровной мести); 2) промежуточного этапа (убийство с целью облегчить совершение другого преступления); 3) средства достижения цели (убийство с целью получения наследства); 4) необходимого сопутствующего элемента деяния (убийство путем взрыва, если вместе с намеченной жертвой неизбежно погибнут и другие люди).

Законодательное определение прямого умысла ориентировано на преступления с материальным составом, поэтому желание связывается в нем только с общественно опасными последствиями, в которых воплощен вред, причиняемый объекту. Однако в российском законодательстве большинство преступлений имеют формальный состав, и последствия находятся за пределами объективной стороны. В этих составах предметом желания является само общественно опасное деяние. Например, при похищении человека виновный осознает, что против воли потерпевшего завладевает им, изымает из привычной среды и насильственно перемещает в другое место с целью дальнейшего удержания и желает совершить такие действия.

Следовательно, при совершении преступлений с формальным составом желание виновного распространяется на сами действия (бездействие), которые по своим объективным свойствам обладают признаком общественной опасности независимо от факта наступления вредных последствий. А поскольку сознательно и добровольно совершаемые действия всегда желаемы для действующего лица, то умысел в преступлениях с формальным составом может быть только прямым.

Помимо содержания важным показателем прямого умысла является его направленность, которая во многих случаях определяет квалификацию преступления . Под направленностью умысла понимается мобилизация интеллектуально-волевых усилий виновного на совершение деяния: посягающего на определенный объект; выполняемого определенным способом; причиняющего определенные последствия; характеризующегося наличием определенных отягчающих или смягчающих обстоятельств. Верховный Суд РФ, учитывая значение направленности умысла для квалификации преступлений, неоднократно подчеркивал необходимость ее установления по конкретным уголовным делам. Так, Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ указывала, что деяние не является преступлением, если умысел лица «после приобретения маковой соломки был направлен на доставку ее к месту своего жительства для личного пользования»; что хищение квалифицируется как кража или грабеж в зависимости от направленности умысла на изъятие имущества тайным или открытым способом2 и т.д.

Косвенный умысел в соответствии с законом (ч. 3 ст. 25 УК) имеет место, если лицо, совершившее преступление, осознавало общественную опасность своего действия (или бездействия), предвидело возможность наступления общественно опасных последствий и, хотя и не желало, но сознательно допускало их либо относилось к ним безразлично.

Осознание общественно опасного характера деяния имеет одинаковое содержание как при прямом, так и при косвенном умысле. Но характер предвидения общественно опасных последствий при прямом и при косвенном умысле не совпадает.

Уголовный кодекс связывает предвидение неизбежности наступления общественно опасных последствий исключительно с прямым умыслом (ч. 2 ст. 25). Напротив, косвенному умыслу свойственно предвидение только возможности наступления общественно опасных последствий (ч. 3 ст. 25 УК). При этом субъект предвидит реальную возможность наступления таких последствий, т.е. считает их закономерным результатом развития причинной связи именно в данном конкретном случае. Таким образом, предвидение неизбежности наступления преступных последствий исключает косвенный умысел.

Итак, интеллектуальный элемент косвенного умысла характеризуется осознанием общественной опасности совершаемого деяния и предвидением реальной возможности наступления общественно опасных последствий.

Волевой элемент этого вида умысла характеризуется в законе как отсутствие желания, но сознательное допущение общественно опасных последствий, либо безразличное к ним отношение (ч. 3 ст. 25 УК).

При косвенном умысле общественно опасное последствие — это чаще всего побочный продукт преступных действий виновного, а сами эти действия направлены к достижению иной цели, всегда находящейся за рамками данного состава преступления . Виновный не стремится причинить общественно опасные последствия. Однако подчеркнутое законодателем отсутствие желания причинить вредные последствия означает лишь отсутствие прямой заинтересованности в их наступлении; его нельзя понимать как нежелание указанных последствий, стремление их избежать (активное нежелание). На самом деле сознательное допущение означает, что виновный вызывает своими действия определенную цепь событий и сознательно, т.е. осмысленно, намеренно допускает развитие причинно-следственной цепи, приводящее к наступлению общественно опасных последствий. Сознательное допущение есть активное переживание, связанное положительным волевым отношением к последствиям, при котором виновный заранее соглашается с наступлением общественно опасных последствий, готов принять их как плату за достижение конечной цели деяния. Именно положительное, одобрительное отношение к последствиям сближает сознательное допущение с желанием, делает их разновидностями волевого содержания одной и той же формы вины.

Волевое содержание косвенного умысла может проявиться и в безразличном отношении к наступлению общественно опасных последствий. Оно, по сути, мало чем отличается от сознательного допущения и означает отсутствие активных эмоциональных переживаний в связи с общественно опасными последствиями, реальная возможность наступления которых отражается опережающим сознанием виновного. В этом случае субъект причиняет вред общественным отношениям, что называется, «не задумываясь» о последствиях совершаемого деяния, хотя возможность их причинения представляется ему весьма реальной.

Прямой и косвенный умысел — это виды одной и той же формы вины, поэтому между ними много общего. Интеллектуальный элемент обоих видов умысла характеризуется осознанием общественной опасности совершаемого деяния и предвидением его общественно опасных последствий. Общим для волевого элемента прямого и косвенного умысла является положительное, одобрительное отношение к наступлению предвидимых общественно опасных последствий.

Различие в содержании интеллектуального элемента прямого и косвенного умысла состоит в неодинаковом характере предвидения последствий. Если прямой умысел характеризуется предвидением, как правило, неизбежности, а иногда реальной возможности наступления общественно опасных последствий, то косвенному умыслу присуще предвидение только реальной возможности наступления таких последствий. Но основное различие между прямым и косвенным умыслом заключается в неодинаковом характере волевого отношения субъекта к последствиям. Положительное отношение к ним при прямом умысле выражается в желании, а при косвенном умысле — в сознательном допущении либо в безразличном отношении.

Установление вида умысла очень важно для правильной квалификации преступления.

Так, М. был осужден за покушение на убийство Ч. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РСФСР переквалифицировала действия М. по ч. 1 ст. 108 УК I960 г. (причинение тяжких телесных повреждений), исходя из того, что М. действовал с косвенным умыслом, а значит, деяние должно квалифицироваться по фактически наступившим последствиям. Не соглашаясь с таким выводом, Президиум Верховного Суда РСФСР отменил кассационное определение и указал, что при решении вопроса о содержании умысла виновного суд «должен исходить из совокупности всех обстоятельств преступления и учитывать, в частности, способы и орудие преступления, количество, характер и локализацию ранений и иных телесных повреждений (например, в жизненно важные органы человека), причины прекращения преступных действий виновного и т.д.».

Конкретные обстоятельства совершения данного преступления: нанесение сильного удара ножом в шею (в часть тела, где расположены жизненно важные органы), попытка ударить вторично, не удавшаяся из-за активного сопротивления потерпевшей, пресечение дальнейшего посягательства с помощью посторонних лиц, а также предотвращение тяжких последствий благодаря своевременному оказанию медицинской помощи — свидетельствуют в своей совокупности, что М. не только предвидел последствия в виде смерти потерпевшей, но и желал их наступления, т.е. действовал с прямым умыслом.

Законодательное деление умысла на прямой и косвенный имеет немалое практическое значение. Строгое разграничение обоих видов умысла необходимо для правильного применения ряда уголовно-правовых институтов (приготовление, покушение, соучастие и др.), для квалификации преступлений, законодательное описание которых предполагает только прямой умысел, для определения степени вины, степени общественной опасности деяния и личности виновного, а также для индивидуализации наказания .

Закон делит умысел на виды только в зависимости от особенностей их психологического содержания. А теория и практика уголовного права знают и иные классификации видов умысла. Так, по моменту возникновения преступного намерения умысел подразделяется на заранее обдуманный и внезапно возникший.

Заранее обдуманный умысел означает, что намерение совершить преступление осуществляется через более или менее значительный промежуток времени после его возникновения. Во многих случаях заранее обдуманный умысел свидетельствует о настойчивости, а иногда и об изощренности субъекта в достижении преступных целей и, следовательно, заметно повышает общественную опасность как преступления, так и самого виновного. Но сам по себе момент возникновения преступного намерения — обстоятельство в значительной мере случайное и, по сути, не может оказать существенного влияния на степень опасности деяния. Гораздо важнее те причины, по которым виновный реализовал свой замысел не сразу. Если это объясняется его нерешительностью, внутренними колебаниями, отрицательным эмоциональным отношением к преступлению и его результатам, то заранее обдуманный умысел ни в коей мере не опаснее, чем внезапно возникший. Но иногда разрыв во времени между возникновением и реализацией умысла обусловлен особой настойчивостью субъекта, который в это время готовит способы и средства для совершения деяния, обдумывает план осуществления преступного намерения, пути преодоления возможных препятствий, способы сокрытия преступления и т.д. Нередко заранее обдуманный умысел свидетельствует об особом коварстве виновного или изощренности способов достижения преступной цели. При таких обстоятельствах он повышает общественную опасность деяния и личности виновного, и поэтому опаснее внезапно возникшего умысла.

Внезапно возникшим является такой вид умысла, который реализуется в преступлении сразу же или через незначительный промежуток времени после его возникновения. Он может быть простым или аффектированным.

Простым внезапно возникшим умыслом называется такой его вид, при котором намерение совершить преступление возникает у виновного в нормальном психическом состоянии и реализуется сразу же или через короткий промежуток времени после возникновения.

Аффектированный умысел характеризует не столько момент, сколько психологический механизм возникновения намерения совершить преступление. Поводом к его возникновению являются неправомерные или аморальные действия потерпевшего в отношении виновного или его близких либо систематическое противоправное или аморальное поведение потерпевшего, создавшее длительную психотравмирующую ситуацию. Под их влиянием у субъекта возникает сильное эмоциональное напряжение, которое приводит к психологическому срыву, существенно затрудняющему сознательный контроль над волевыми процессами. Этим и обусловлено смягчение наказания за преступление, совершенное с аффектированным умыслом.

По своему психологическому содержанию и заранее обдуманный и внезапно возникший умысел может быть как прямым, так и косвенным.

В зависимости от степени определенности представлений субъекта о важнейших фактических и социальных свойствах совершаемого деяния умысел может быть определенным (конкретизированным) или неопределенным (неконкретизированным).

Определенный (конкретизированный) умысел характеризуется наличием у виновного конкретного представления о качественных и количественных показателях вреда, причиняемого деянием. Если у субъекта имеется четкое представление о каком-то одном индивидуально-определенном результате, умысел является простым определенным.

Альтернативный умысел — это такая разновидность определенного умысла, при котором виновный предвидит примерно одинаковую возможность наступления двух индивидуально определенных последствий. Преступления, совершаемые с альтернативным умыслом, следует квалифицировать в зависимости от фактически причиненных последствий. Так, лицо, нанося удар ножом в грудь, действует с альтернативным умыслом, если с равной долей вероятности предвидит любое из двух возможных последствий: смерть или тяжкий вред здоровью. Его действия должны квалифицироваться как умышленное причинение именно тех последствий, которые фактически наступили.

В литературе была высказана точка зрения, согласно которой преступления, совершенные с альтернативным умыслом, следует квалифицировать как покушение на причинение наиболее тяжких последствий из числа тех, которые охватывались сознанием ви-новного. Такое мнение аргументируется тем, что последствия, вменяемые субъекту, «охватывались его сознанием и его воля была направлена на достижение этих более тяжких последст-вий». Ошибочность приведенной точки зрения обусловлена необоснованной презумпцией того, что воля субъекта направлена на достижение более тяжких последствий. Но если это так, то умысел не считается альтернативным.

Неопределенный (неконкретизированный) умысел означает, что у виновного имеется не индивидуально определенное, а обобщенное представление об объективных свойствах деяния, т.е. он осознает только его видовые признаки. Например, нанося сильные удары ногами по голове, груди и животу, виновный предвидит, что в результате будет причинен вред здоровью потерпевшего, но не осознает степени тяжести этого вреда. Подобное преступление, совершенное с неопределенным умыслом, следует квалифицировать как умышленное причинение того вреда здоровью, который фактически наступил.

Неосторожность и ее виды

Научно-технический прогресс привел к увеличению числа преступлений , совершаемых по неосторожности в сферах охраны окружающей среды , безопасности движения и эксплуатации разных видов транспорта, безопасности условий труда, использования новых мощных источников энергии. Это обострило вопрос об ответственности за неосторожные преступления.

В соответствии с первоначальной редакцией ч. 2 ст. 24 УК деяние, совершенное по неосторожности, признавалось преступлением только в том случае, когда это специально предусматривалось соответствующей статьей Особенной части УК. Федеральным законом от 25 июня 1998 г. № 92-ФЗ «О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации» ч. 2 ст. 24 УК была изложена в новой редакции: «Деяние, совершенное только по неосторожности, признается преступлением лишь в случае, когда это специально предусмотрено соответствующей статьей Особенной части настоящего Кодекса». Это значит, что законодатель возвратился к концепции преступлений с альтернативной формой вины : если при описании преступления форма вины не указана и с очевидностью не вытекает из способов законодательного описания этого преступления, то оно может быть совершено как умышленно, так и по неосторожности (например, заражение ВИЧ-инфекцией, разглашение государственной тайны).

Действующий УК законодательно закрепил деление неосторожности на два вида: легкомыслие и небрежность (ч. 1 ст. 26) .

Преступление признается совершенным по легкомыслию, если лицо, его совершившее, предвидело возможность наступления общественно опасных последствий своего действия (или бездействия), но без достаточных к тому оснований самонадеянно рассчитывало на их предотвращение (ч. 2 ст. 26 УК).

Предвидение возможности наступления общественно опасных последствий своего действия или бездействия составляет интеллектуальный элемент легкомыслия, а самонадеянный расчет на их предотвращение — волевой.

Характеризуя интеллектуальный элемент легкомыслия, законодатель указывает только на предвидение возможности наступления общественно опасных последствий, но опускает психическое отношение к действию или бездействию. Это объясняется тем, что сами по себе действия, взятые в отрыве от последствий, обычно не имеют уголовно-правового значения. Вместе с тем лицо, действующее по легкомыслию, всегда осознает отрицательное значение возможных последствий для общества и именно поэтому стремится к предотвращению этих последствий. Следовательно, при легкомыслии виновный осознает потенциальную общественную опасность своего действия или бездействия.

По интеллектуальному элементу легкомыслие имеет некоторое сходство с косвенным умыслом . Но если при косвенном умысле виновный предвидит реальную (т.е. для данного конкретного случая) возможность наступления общественно опасных последствий, то при легкомыслии эта возможность предвидится как абстрактная: субъект предвидит, что подобного рода действия вообще могут повлечь за собой общественно опасные последствия, но полагает, что в данном конкретном случае они не наступят. Он легкомысленно, несерьезно подходит к оценке тех обстоятельств, которые, по его мнению, должны были предотвратить наступление преступного результата, но на самом деле оказались неспособными противодействовать его наступлению.

Основное, главное отличие легкомыслия от косвенного умысла заключается в содержании волевого элемента. Если при косвенном умысле виновный сознательно допускает наступление общественно опасных последствий, т.е. одобрительно относится к ним, то при легкомыслии отсутствует не только желание, но и сознательное допущение этих последствий и, наоборот, субъект стремится не допустить их наступления, относится к ним отрицательно.

Различие между косвенным умыслом и легкомыслием видно на следующем примере. По предварительной договоренности С. и И. с целью хищения вещей проникли в дом 76-летней А., избили ее, причинив тяжкие телесные повреждения, в том числе переломы костей носа, скуловых костей и основания черепа, связали ее и вставили в рот кляп. После этого они похитили интересовавшие их вещи и скрылись. В результате механической асфиксии, развившейся вследствие введения тряпичного кляпа в рот, А. на месте происшествия скончалась. Суд первой инстанции признал деяние в части лишения А. жизни причинением смерти по неосторожности, основываясь на показаниях подсудимых о том, что они избили А. не с целью убийства , а чтобы сломить ее сопротивление, рассчитывая, что утром к А. придут родственники или знакомые и освободят ее. Однако Военная коллегия Верховного Суда РФ приговор отменила и направила дело на новое кассационное рассмотрение, указав следующее.

Осужденные знали о преклонном возрасте Д., но применили к ней насилие, опасное для жизни, а затем, связав руки и ноги, оставили ее с разбитым лицом, залитой кровью носоглоткой и с кляпом, закрывавшим дыхательные пути, забросав ее одеялом и матрацем. Для С. и И. было очевидным беспомощное состояние А., и они безразлично относились к этому, а также к возможным последствиям.

Ошибка суда первой инстанции заключалась в неправильной оценке психического отношения виновных к последствиям совершенного деяния как неосторожного, тогда как имел место косвенный умысел.

При преступном легкомыслии в отличие от косвенного умысла сознание и воля лица не безразличны к возможным отрицательным последствиям своего деяния, а направлены на их предотвращение. Закон характеризует волевое содержание легкомыслия не как надежду, а именно как расчет на предотвращение общественно опасных последствий, имеющий под собой вполне реальные, хотя и недостаточные основания. При этом виновный рассчитывает на конкретные, реальные обстоятельства, способные, по его мнению, противодействовать наступлению преступного результата: на собственные личные качества (силу, ловкость, опыт, мастерство), на действия других лиц или механизмов, а также на иные обстоятельства, значение которых он оценивает неправильно, вследствие чего расчет на предотвращение преступного результата оказывается неосновательным, самонадеянным, не имеющим достаточных к тому оснований. Примером преступления, совершенного с легкомыслием, может служить дело Ш., осужденного за убийство подростка О.

Мотивами преступления называются обусловленные определенными потребностями и интересами внутренние побуждения, которые вызывают у лица решимость совершить преступление и которыми оно руководствовалось при его совершении.

Цель преступления — это мысленная модель будущего результата, к достижению которого стремится лицо при совершении преступления. Иногда цель неосновательно отождествляется с последствиями преступления. Так, по мнению В.Г. Беляева, цель преступления состоит в общественно опасных изменениях в объекте данного преступления, которых стремится достичь виновный. При таком понимании цели ее невозможно отличить от последствий, составляющих признак объективной стороны преступления . Во избежание подобной путаницы следует иметь в виду, что под целью как признаком субъективной стороны преступления понимается лежащий вне рамок объективной стороны конечный результат, которого стремится достичь виновный посредством совершения преступления. Так, при убийстве его цель состоит не в лишении жизни другого человека, а, например, в сокрытии другого преступления, в использовании органов или тканей потерпевшего и т.д. Цель — это стимул к совершению преступления, и его достижение или недостижение на квалификацию преступления не влияет (в отличие от последствий).

Мотив и цель преступления тесно связаны между собой. Исходя из определенных потребностей, человек испытывает сначала неосознанное влечение, затем — сознательное стремление к удовлетворению потребности. На этой основе формируется цель поведения.

Таким образом, цель преступления возникает на основе преступного мотива, а вместе мотив и цель образуют ту базу, на которой рождается вина как определенная интеллектуальная и волевая деятельность субъекта, непосредственно связанная с совершением преступления и протекающая в момент его совершения. Общественно опасные последствия преступления охватываются мотивами и целями только в умышленных преступлениях. В случае причинения общественно опасного последствия по неосторожности мотивы и цели поведения человека не охватывают последствий. Поэтому применительно к преступлениям, совершенным по неосторожности, нельзя говорить о преступных мотивах и целях.

Р. И. Михеев утверждает, что мотивы и цели присущи не только умышленным, но и неосторожным преступлениям, поскольку «закон не предусматривает какого-либо различия между мотивами и целями неосторожных и умышленных преступлений». Эта позиция вызывает возражения. Ее некорректность обусловлена тем, что автор неосновательно приписывает законодателю якобы равное отношение к мотивам и целям преступлений, совершаемых с разными формами вины. На самом же деле ни в одной статье УК ни разу не упоминаются мотивы и цели при описании не только неосторожных преступлений, но и преступлений, совершение которых возможно как умышленно, так и по неосторожности.

Мотивы и цели преступления всегда конкретны и, как правило, формулируются в диспозициях норм Особенной части УК: цель завладения имуществом, цель облегчить или скрыть другое преступление, цель подрыва экономической безопасности и обороноспособности Российской Федерации и др.; мотивы корыстные, садистские, хулиганские, мести и т.п. Но в некоторых случаях законодатель дает обобщенную характеристику мотивов как личной заинтересованности. При такой формулировке суд должен точно установить содержание мотива и обосновать утверждение, что он имеет характер личной заинтересованности.

Для правильной уголовно-правовой оценки большое значение имеет классификация мотивов и целей. Некоторыми учеными мотивы и цели классифицируются по их характеру (например, ревность т.д.). Однако эта классификация, важная для установления фактического содержания преступления, не влечет каких-то особых правовых последствий. Точно так же не оказывает заметного влияния на уголовную ответственность и классификация, основанная на признаке устойчивости (ситуативные и личностные). Поэтому наиболее практически полезной представляется классификация, основанная на моральной и правовой оценке мотивов и целей. С этой точки зрения все мотивы и цели преступлений можно подразделить на две группы: 1) низменные, 2) лишенные низменного содержания.

К низменным следует отнести те мотивы и цели, с которыми УК связывает усиление уголовной ответственности либо в рамках Общей части, оценивая их как обстоятельства, отягчающие наказание , либо в рамках Особенной части, рассматривая их в конкретных составах преступлений как квалифицирующие признаки либо как признаки, с помощью которых конструируются специальные составы преступлений с усилением наказания по сравнению с более общими составами подобных преступлений. Например: посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля (ст. 277 УК) как частный случай убийства (п. «б» ч. 2 ст. 105 УК); захват заложника (ст. 206 УК) как частный случай незаконного лишения свободы (ст. 127 УК); диверсия (ст. 281 УК) как частный случай умышленного уничтожения имущества (ст. 167 УК).

Низменными являются такие мотивы, как корыстные (п. «з» ч. 2 ст. 105, п. «з» ч. 2 ст. 126, п. «з» ч. 2 ст. 206 УК), хулиганские (п. «и» ч. 2 ст. 105, п. «д» ч. 2 ст. 111, п. «д» ч. 2 ст. 112, п. «а» ч. 2 ст. 115, п. «а» ч. 2 ст. 116, ст. 245 УК), политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы (п. «е» ч. 1 ст. 63, п. «л» ч. 2 ст. 105, п. «е» ч. 2 ст. 111, п. «е» ч. 2 ст. 112, п. «б» ч. 2 ст. 115, п. «б» ч. 2 ст. 116, п. «з» ч. 2 ст. 117, ч. 2 ст. 119, ч. 4 ст. 150, п. «б» ч. 1 ст. 213, ч. 2 ст. 214, п. «б» ч. 2 ст. 244 УК), кровной мести (п. «е"» ч. 2 ст. 105 УК), связанные с осуществлением потерпевшим служебной деятельности или выполнением общественного долга (п. «ж» ч. 1 ст. 63, п. «б» ч. 2 ст. 105, п. «а» ч. 2 ст. 111, п. «б» ч. 2 ст. 112, п. «б» ч. 2 ст. 117 УК), месть за правомерные действия других лиц (п. «е"» ч. 1 ст. 63, ст. 277, ст. 295, ст. 317 УК).

К низменным целям относятся: цель облегчить или скрыть другое преступление (п. «е"» ч. 1 ст. 63, п. «к» ч. 2 ст. 105 УК), цель использования органов или тканей потерпевшего (п. «м» ч. 2 ст. 105, п. «ж» ч. 2 ст. 111, п. «ж» ч. 2 ст. 127.1 УК); цель вовлечения несовершеннолетнего в совершение преступления или иных антиобщественных действий (п. «д» ч. 1 ст. 63 УК); цель прекращения государственной или политической деятельности потерпевшего (ст. 277 УК); цель свержения или насильственного изменения конституционного строя РФ (ст. 279 УК); цель подрыва экономической безопасности и обороноспособности РФ (ст. 281 УК).

Понятие «низменные побуждения» используется в Уголовном кодексе всего два раза: в ст. 153 и 155 наказуемость подмены ребенка и разглашения тайны усыновления (удочерения) связывается с совершением этих деяний из корыстных или иных низменных побуждений. Употребление данного термина в обоих случаях является весьма неудачным, поскольку неосновательно сужает рамки применения указанных норм. Представляется, что потребностям практики гораздо больше соответствовало бы определение мотивов названных преступлений как корыстная или иная личная заинтересованность.

Мотивы и цели, с которыми закон не связывает усиление уголовной ответственности ни путем создания специальных норм с более строгими санкциями, ни путем придания им значения квалифицирующих признаков, ни путем признания их обстоятельствами, отягчающими наказание, относятся к не имеющим низменного содержания (ревность, месть, карьеризм, личная неприязнь и т.п.).

Кроме названных, некоторые ученые выделяют группу мотивов и целей общественно полезного характера. Представляется, что ни мотив, ни цель, которые явились психологической основой преступления, нельзя рассматривать как общественно полезные. В отдельных случаях они могут выполнять функцию обстоятельств, смягчающих наказание, но никогда не могут оправдать преступление (мотив сострадания к потерпевшему, цель пресечения преступления или задержания лица, совершившего преступление).

Как и другие факультативные признаки состава преступления , мотив и цель играют троякую роль.

Во-первых, они превращаются в обязательные, если законодатель вводит их в состав конкретного преступления в качестве необходимого условия уголовной ответственности. Так, мотив корыстной или иной личной заинтересованности является обязательным признаком субъективной стороны злоупотребления должностными полномочиями (ст. 285 УК), а цель завладения чужим имуществом — обязательным признаком пиратства (ст. 227 УК).

Во-вторых, мотив и цель могут изменять квалификацию, т.е. служить признаками, при помощи которых образуется состав того же преступления с отягчающими обстоятельствами. В этом случае они не упоминаются законодателем в основном составе преступления, но с их наличием изменяется квалификация и наступает повышенная ответственность. Например, похищение человека из корыстных побуждений повышает степень общественной опасности преступления, и закон рассматривает его как квалифицированный вид (п. «з» ч. 2 ст. 126 УК). Уклонение военнослужащего от военной службы путем симуляции болезни или иными способами представляет квалифицированный вид этого преступления, если оно совершается с целью полного освобождения от исполнения обязанностей военной службы (ч. 2 ст. 339 УК).

В-третьих, мотив и цель могут служить обстоятельствами, которые без изменения квалификации смягчают или отягчают уголовную ответственность, если они не указаны законодателем при описании основного состава преступления и не предусмотрены в качестве квалифицирующих признаков. Так, мотивы политической, идеологической, расовой, национальной или религиозной ненависти или вражды в отношении какой-либо социальной группы (п. «е» ч. 1 ст. 63 УК) либо мести за правомерные действия других лиц (п. «е"» ч. 1 ст. 63 УК) рассматриваются как отягчающие обстоятельства и усиливают наказание за любое преступление. Напротив, мотив сострадания (п. «д» ч. 1 ст. 61 УК) или цель задержания лица, совершившего преступление, хотя и с нарушением условий правомерности необходимой обороны (п. «ж» ч. 1 ст. 61 УК), признаются обстоятельствами, смягчающими ответственность за любое преступление.

Мотивы и цели преступления могут в отдельных случаях служить исключительными смягчающими обстоятельствами и в этом качестве обосновать назначение более мягкого наказания, чем предусмотрено за данное преступление санкцией применяемой нормы Особенной части УК (ст. 64), либо лечь в основу решения об освобождении от уголовной ответственности или от наказания.

Ошибка и ее значение

2. Ошибочная оценка лицом совершаемого деяния как преступного, тогда как на самом деле закон не относит его к преступлениям — так называемое мнимое преступление. В подобных случаях деяние не причиняет и не может причинить вред общественным отношениям, охраняемым уголовным законом, оно не обладает свойствами общественной опасности и противоправности, и поэтому не является объективным основанием уголовной ответственности . Например, «похищение» автомобильных покрышек, выброшенных из-за их износа, не является преступным по причине отсутствия объекта посягательства, поэтому нет и вины в ее уголовно-правовом значении.

3. Неправильное представление лица о юридических последствиях совершаемого преступления: о его квалификации, виде и размере наказания , которое может быть назначено за совершение этого деяния. Осознание названных обстоятельств не входит в содержание умысла , поэтому их ошибочная оценка не влияет на форму вины и не исключает уголовной ответственности. Так, лицо, изнасиловавшее малолетнюю, наказывается в соответствии с санкцией нормы, включающей данный квалифицирующий признак, даже если субъект ошибочно полагает, что его деяние наказывается в пределах санкции той нормы, где описано изнасилование без отягчающих обстоятельств.

Таким образом, общее правило, определяющее значение юридической ошибки, сводится к тому, что уголовная ответственность лица, заблуждающегося относительно юридических последствий совершаемого деяния, наступает в соответствии с оценкой этого деяния не субъектом, а законодателем. Такая ошибка обычно не влияет ни на форму вины, ни на квалификацию преступления , ни на размер наказания.

Фактическая ошибка — это неверное представление лица о фактических обстоятельствах, играющих роль объективных признаков состава данного преступления и определяющих характер преступления и степень его общественной опасности. В зависимости от содержания неправильных представлений, т. е. от предмета неверного восприятия и ошибочных оценок, принято различать следующие виды фактической ошибки: в объекте посягательства, в характере действия или бездействия, в тяжести последствий, в развитии причинной связи, в обстоятельствах, отягчающих и смягчающих наказание. Помимо названных видов, в литературе предлагается выделять ошибки в предмете преступления, в личности потерпевшего , в способе и средствах совершения преступления. Но все они либо являются разновидностями ошибки в объекте или в объективной стороне преступления , либо вообще не влияют на уголовную ответственность.

Практическое значение имеет лишь существенная фактическая ошибка, т. е. та, которая касается обстоятельств, имеющих юридическое значение как признак состава данного преступления и в этом качестве влияющих на содержание вины, ее форму и пределы уголовно-правового воздействия. Несущественное заблуждение (например, о модели и точной стоимости похищенного у гражданина автомобиля) не рассматривается как вид фактической ошибки.

Ошибка в объекте — это неправильное представление лица о социальной и юридической сущности объекта посягательства. Возможны две разновидности подобной ошибки.

Первая — так называемая подмена объекта посягательства. Она заключается в том, что виновный ошибочно полагает, будто посягает на один объект, тогда как в действительности ущерб причиняется другому объекту, неоднородному с тем, который охватывался его умыслом. Например, лицо, пытающееся похитить из аптечного склада наркотикосодержащие препараты, на самом деле похищает лекарства, в которых наркотические средства не содержатся. При такого рода ошибке преступление следует квалифицировать в зависимости от направленности умысла. Однако нельзя не считаться с тем, что объект, охватываемый умыслом виновного, фактически не потерпел ущерба. Чтобы привести в соответствие эти два обстоятельства (с одной стороны, направленность умысла, а с другой — причинение вреда иному объекту, а не тому, на который субъективно было направлено деяние), при квалификации подобных преступлений применяется юридическая фикция: преступление, которое по своему фактическому содержанию было доведено до конца, оценивается как покушение на намеченный виновным объект. В приведенном примере лицо должно нести ответственность за покушение на хищение наркотических средств (ч. 3 ст. 30 и 229 УК). Правило квалификации преступлений, совершенных с ошибкой в объекте рассматриваемого вида, применяется только при конкретизированном умысле.

Второй разновидностью ошибки в объекте является незнание обстоятельств, наличие которых изменяет социальную и юридическую оценки объекта. Так, беременность потерпевшей при убийстве или несовершеннолетие потерпевшей при изнасиловании повышают общественную опасность названных преступлений и служат квалифицирующими признаками. Данная разновидность ошибки влияет на квалификацию преступлений двояким образом. Если виновный не знает о наличии таких обстоятельств, существующих в действительности, то преступление квалифицируется как совершенное без отягчающих обстоятельств. Если же он ошибочно предполагает наличие соответствующего отягчающего обстоятельства, то деяние должно квалифицироваться как покушение на преступление с этим отягчающим обстоятельством.

От ошибки в объекте необходимо отличать ошибку в предмете посягательства и в личности потерпевшего.

При ошибке в предмете посягательства ущерб причиняется именно предполагаемому объекту, хотя непосредственному воздействию подвергается не намеченный преступником, а другой предмет. Подобная ошибка не касается обстоятельств, имеющих значение признака состава преступления , и поэтому не влияет ни на форму вины, ни на квалификацию, ни на уголовную ответственность. Однако нужно иметь в виду, что неверное представление о предмете посягательства иногда влечет ошибку и в объекте преступления . Например, похищение у гражданина газовой зажигалки, ошибочно принятой за пистолет, связано с ошибочной оценкой не только предмета посягательства, но и объекта преступления, поэтому квалифицируется в зависимости от направленности умысла (в данном примере — как покушение на хищение огнестрельного оружия).

Ошибка в личности потерпевшего означает, что виновный, наметив жертву, ошибочно принимает за нее другое лицо, на которое и совершает посягательство. Как и при ошибке в предмете посягательства, здесь заблуждение виновного не касается обстоятельств, являющихся признаком состава преступления. В обоих случаях страдает именно намеченный объект, поэтому ошибка не оказывает никакого влияния ни на квалификацию преступления, ни на уголовную ответственность, если, разумеется, с заменой личности потерпевшего не подменяется объект преступления (например, по ошибке совершается убийство частного лица вместо убийства государственного или общественного деятеля с целью прекращения его государственной или политической деятельности — ст. 277 УК).

Ошибка в характере совершаемого действия (или бездействия) может быть двоякого рода.

Во-первых, лицо неправильно оценивает свои действия как общественно опасные, тогда как они не обладают этим свойством. Подобная ошибка не влияет на форму вины, и деяние остается умышленным, но ответственность наступает не за оконченное преступление, а за покушение на него, поскольку преступное намерение не было реализовано. Так, сбыт иностранной валюты, которую виновный ошибочно считает фальшивой, составляет покушение на сбыт поддельных денег (ч. 3 ст. 30 и ч. 1 ст. 186 УК).

Во-вторых, лицо ошибочно считает свои действия правомерными, не осознавая их общественной опасности (например, лицо убеждено в подлинности денег, которыми расплачивается, но они оказываются фальшивыми). Такая ошибка устраняет умысел, а если деяние признается преступным только при умышленном его совершении, то исключается и уголовная ответственность. Если же деяние признается преступным и при неосторожной форме вины, то при незнании его общественно опасного характера ответственность за неосторожное преступление наступает только при условии, что лицо должно было и могло осознавать общественную опасность своего действия или бездействия и предвидеть его общественно опасные последствия.

Если объективная сторона преступления характеризуется в законе с помощью таких признаков, как способ, место, обстановка или время его совершения, то ошибка относительно этих признаков означает разновидность ошибки в характере совершаемого деяния. При этом квалификация преступления определяется содержанием и направленностью умысла виновного. Например, если лицо считает хищение чужого имущества тайным, не зная о том, что за его действиями наблюдают посторонние лица, оно подлежит ответственности не за грабеж , а за кражу .

Ошибка относительно общественно опасных последствий может касаться либо качественной, либо количественной характеристики этого объективного признака.

Ошибка относительно качества, т.е. характера общественно опасных последствий, может состоять в предвидении таких последствий, которые в действительности не наступили, либо в непредвидении фактически наступивших последствий. Такая ошибка исключает ответственность за умышленное причинение фактически наступивших последствий, но может влечь ответственность за их причинение по неосторожности, если это предусмотрено законом.

Ошибка относительно тяжести общественно опасных последствий означает заблуждение в их количественной характеристике. При этом фактически причиненные последствия могут оказаться либо более, либо менее тяжкими по сравнению с предполагаемыми.

Если ошибка в количественной характеристике последствий не выходит за рамки, установленные законодателем, то она не влияет ни на форму вины, ни на квалификацию преступления. Так, идентичной будет квалификация умышленного причинения тяжкого вреда здоровью, выразившегося в стойкой утрате трудоспособности как на 35%, так и на 95%, а также хищение чужого имущества стоимостью, превышающей как 1 млн. рублей, так и 20 млн. рублей. Не оказывает она влияния на квалификацию преступления и в тех случаях, когда ответственность не дифференцируется в зависимости от тяжести причиненного вреда (например, от фактического размера материального ущерба, если он является значительным при умышленном уничтожении или повреждении чужого имущества, — ч. 1 ст. 167 УК).

В тех случаях, когда уголовная ответственность зависит от тяжести последствий, лицо, допускающее ошибку относительно этого признака, должно нести ответственность в соответствии с направленностью умысла.

Например, попытку перемещения через таможенную границу Российской Федерации товаров в крупном размере, не удавшуюся в силу обстоятельств, не зависящих от воли виновного (в связи с падением рыночных цен на перемещаемые товары размер не достиг критериев крупного), Судебная коллегия по уголовным делам Верховного Суда РФ признала покушением на совершение контрабанды в крупном размере1.

Наступление более тяжкого последствия, чем субъект имел в виду, исключает ответственность за его умышленное причинение. Если же причинение более тяжкого последствия охватывалось неосторожной виной, то наряду с ответственностью за умышленное причинение (или попытку причинения) намеченного последствия наступает ответственность и за неосторожное причинение более тяжкого последствия, если таковая предусмотрена законом. При этом возможны два варианта квалификации. Деяние квалифицируется по одной уголовно-правовой норме , если она, устанавливая ответственность за умышленное причинение одних последствий, предусматривает неосторожное причинение более тяжких последствий как квалифицирующий признак (ч. 2 ст. 167, ч. 4 ст. 111 УК). Если же подобной нормы в УК нет, а также в случаях реальной совокупности преступлений (пытаясь умышленно причинить тяжкий вред здоровью одного человека , виновный по неосторожности причиняет смерть и другому лицу), деяние должно квалифицироваться по статьям УК об умышленном причинении (или покушении на причинение) намеченного последствия (ч. 1 ст. 111 УК) и о неосторожном причинении фактически наступившего более тяжкого последствия (ст. 109 УК).

Ошибка в развитии причинной связи означает неправильное понимание виновным причинно-следственной зависимости между его деянием и наступлением общественно опасных последствий.

Когда вследствие преступных действий наступает тот преступный результат, который охватывался намерением виновного, то ошибка в причинной связи не влияет на форму вины. Однако если последствие, охватываемое умыслом, фактически наступает, но является результатом не тех действий, которыми виновный намеревался их причинить, а других его действий, ошибка в развитии причинной связи влечет изменение квалификации деяния.

У. и Л. с целью кражи проникли в дом, но, обнаружив там престарелого Ю. и стремясь избавиться от свидетеля , нанесли ему два ножевых удара в область сердца. Похитив ценные вещи , они подожгли дом, где оставался Ю., которого преступники считали уже мертвым. Но оказалось, что Ю. был лишь тяжело ранен и погиб только при пожаре. Ошибка У. и Л. относительно причины смерти Ю. породила совокупность двух преступлений против личности: покушения на убийство с целью скрыть другое преступление (ч. 3 ст. 30 и п. «к» ч. 2 ст. 105 УК) и причинения смерти по неосторожности (ст. 109 УК). Это деяние было бы неправильно квалифицировать только как убийство, поскольку действительное развитие причинной связи здесь не совпадает с предполагаемым и смерть не является результатом ножевых ранений.

Ошибка в обстоятельствах, отягчающих и смягчающих наказание, заключается в неверном представлении виновного об отсутствии таких обстоятельств, когда они имеются, либо об их наличии, когда фактически они отсутствуют. В этих случаях ответственность определяется содержанием и направленностью умысла. Если виновный считает свое деяние совершенным без отягчающих или смягчающих обстоятельств, то ответственность должна наступать за основной состав данного преступления. Так, лицо не может нести ответственность за изнасилование несовершеннолетней, если он обоснованно считал ее достигшей возраста 18 лет; соучастник, не знавший о том, что взяткополучатель является главой органа местного самоуправления , не может отвечать за пособничество в получении взятки, предусмотренной ч. 3 ст. 290 УК. И наоборот, если виновный был убежден в наличии отягчающего обстоятельства, которое на самом деле отсутствовало, деяние должно квалифицироваться как покушение на преступление, совершенное при отягчающих обстоятельствах.

Психические явления чаще всего и ближайшим образом определяются посредством категорий идеального и субъективного. Эти категории действительно имеют первостепенное значение для выяснения специфики психического; однако употребляются они крайне неоднозначно. Смысл терминов «идеальное» и «субъективное», используемых в философской и психологической литературе, варьирует в весьма широком диапазоне, что создает серьезные осложнения при разработке психофизиологической проблемы.

Рассмотрим наиболее распространенные трактовки категорий идеального и субъективного в нашей философской и психологической литературе.

В последние годы вопрос о природе идеального специально обсуждался многими авторами (М. Б. Митин, 1962; Э. В. Ильенков, 1962, 1964; М. А. Логвин, 1963;,Я. А. Пономарев, 1964а, 1967; Ф. И. Георгиев, 1963, 1964; В. С. Тюхтин, 1963, 1967; Б. И. Востоков, А. М. Коршунов, А. Ф. Полторацкий, 1966; Ст. Василев, 1969, и другие). При этом наиболее трудным пунктом всегда оказывалось отношение идеального к деятельности мозга. Если идеальное есть качество, присущее нашему мышлению, а последнее представляет собой продукт (или функцию) человеческого мозга, то вопрос об отношении идеального к материальным мозговым процессам невозможно игнорировать. Но именно в этом пункте и возникают наиболее значительные разногласия в трактовке идеального, и они крайне отрицательно сказываются на развитии теоретических представлений современной нейрофизиологии, что в последнее время специально отмечал П. К. Анохин (П. К. Анохин, 1966а, стр. 288-289).

Некоторые авторы склонны характеризовать идеальное таким образом, что оно оказывается вынесенным за пределы человеческого мозга и субъекта вообще. Это происходит в тех случаях, когда идеальное квалифицируется исключительно как продукт общественной, производственной деятельности субъекта, когда непомерно гипертрофируются общественные связи субъекта - настолько, что реальный субъект совершенно испаряется, а вместо него начинает фигурировать общество в целом как субъект, и теперь уже свойство идеального, способность мышления и действия, приписывается некоему «телу цивилизации», а вовсе не человеческому индивиду. С этой точки зрения, известное положение К. Маркса, что «идеальное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 23, стр. 21), истолковывается в том смысле, что идеальное существует не в голове, а «посредством головы» и что оно, следовательно, имеет свое бытие и вне головы отдельных субъектов, а именно в продуктах их совместной производственной деятельности и вообще в межсубъектных связях, в «теле» общественной системы, а не в «теле» человеческого мозга. Так, М. П. Лебедев (1956) заходит в этом направлении настолько далеко, что наделяет качеством идеального книгу, взятую саму по себе.

Более тонко и внушительно такого рода концепция идеального обосновывается Э. В. Ильенковым в написанной для «Философской энциклопедии» статье, специально посвященной этому вопросу. Э. В. Ильенков справедливо критикует вульгарно-материалистические толкования идеального, указывая на недопустимость отождествления идеального с нервно-мозговыми процессами. Материализм, пишет он, заключается не в том, чтобы производить указанное отождествление, а «в том, чтобы понять, что идеальное как общественно-определенная форма деятельности человека, создающей предмет определенной формы, рождается и существует не «в голове», а с помощью головы в реальной предметной деятельности человека как действительного агента общественного производства. Поэтому и научные определения идеального получаются на пути материалистического анализа «анатомии и физиологии» общественного производства материальной и духовной жизни общества, и ни в коем случае не анатомии и физиологии мозга как органа тела индивида» (Э. В. Ильенков, 1962, стр. 221).

Другими словами, идеальное имеет свое бытие в такой же мере в голове человека, как и вне его головы, в процессе предметной деятельности, в «теле цивилизации». Если бы речь шла о том, что идеальное «рождается и существует» в «теле цивилизации», в системе общественных отношений, в том смысле, что оно рождается и существует только в голове реального человека, а человек необходимо выступает в качестве элемента общества и вне его немыслим, то с таким тривиальным выводом согласился бы каждый. Но Э. В. Ильенков имеет в виду нечто совсем иное, он решительно отстаивает (не только в цитированной, но и в других своих работах) существование идеального именно за пределами отдельной человеческой личности (см. Э. В. Ильенков, 1968а, стр. 215 и др.).

При такой трактовке идеального, однако, утрачивается его исходная определенность. Понятие идеального становится настолько «гибким», что с равным успехом может быть использовано для обозначения как субъективной реальности, так и объективной реальности, ибо вне головы человека существует лишь объективная реальность. В связи с этим происходит неявное отождествление отображения с объектом отображения, что уже начинает заметно напоминать логические конструкции Гегеля.

Идеальное есть субъективное отображение объекта. Поскольку это может быть любой объект, идеальное есть, в принципе, любое содержание, и оно, таким образом, способно охватывать всю «очеловеченную» вселенную, но локализовано идеальное только в голове индивида, в его головном мозгу, ибо за пределами этой материальной системы субъективное отображение не существует. Говорить же, что идеальное «рождается и существует не в «голове», а с помощью головы в реальной предметной деятельности человека», значит создавать прецедент для логических недоразумений при попытке соотнесения категорий идеального и материального.

К. Маркс говорит об идеальном как о внутренней форме деятельности; у Э. В. Ильенкова идеальное становится одновременно и внешней формой деятельности человека. В этой связи концепция Э. В. Ильенкова подвергалась заслуженной критике со стороны ряда авторов (Ф. И. Георгиев, 1963; В. И. Мальцев. 1964; В. И. Пернацкий, 1966; Ст. Василев, 1969, И. С. Нарский, 1969). Стремление обособить идеальное от мозга ни в коей мере не может быть оправдано, даже если оно проводится лишь частично и под самыми благовидными предлогами (с целью обоснования связи мысли с практическим действием, активности субъекта и т. п.). В концепции Э. В. Ильенкова эта тенденция к обособлению идеального от деятельности головного мозга (т. е. к вынесению идеального за пределы человеческого индивида) проистекает из чрезмерно жесткого, взаимоисключающего противопоставления философскою и естественнонаучного исследования мышления, из откровенного игнорирования естественнонаучного аспекта изучения идеального.

В этой связи стоит еще раз вдуматься в следующее положение В. И. Ленина, подчеркивающее важность учета результатов естествознания для понимания сущности идеального: «Всякий человек знает - и естествознание исследует - идею, дух, волю, психическое, как функцию нормально работающего человеческого мозга; оторвать же эту функцию от определенным образом организованного вещества, превратить эту функцию в универсальную, всеобщую абстракцию, «подставить» эту абстракцию под всю физическую природу,- это бредни философского идеализма, это насмешка над естествознанием» (В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 241).

Идеальное является исключительно субъективной реальностью и «рождается и существует» только в голове человека, не выходя за ее пределы, хотя это качество, естественно, связано с внешними воздействиями, точнее, с внешним миром, с активной деятельностью человека как социального существа. Другими словами, категория идеального обозначает специфическое для психики человека отображение и действие в субъективном плане, в отличие от объективных действий, производящих изменения в материальных объектах; эта категория обозначает такое свойство деятельности нашего мозга, благодаря которому личности непосредственно дано содержание объекта, динамическая модель объекта, свободная от всех реальных физических качеств объекта, от его материальной «весомости», «громоздкости», от его «сращенности» с другими объектами, а постольку допускающая свободное оперирование ею во времени. Идеальное- это актуализованная мозгом для личности информация,- это способность личности иметь информацию в чистом виде и оперировать ею.

Идеальное как таковое есть во всех случаях нематериальное и только в границах противопоставления материальному имеет смысл. Идеальное - это психическое явление (хотя далеко не всякое психическое явление может быть обозначено как идеальное); а постольку идеальное представлено всегда только в сознательных состояниях отдельной личности. Если бы кто-то вдруг глубоко усыпил всех людей на десять минут, то в этом интервале времени на нашей планете не существовало бы идеального.

Поэтому недостаточно точной является данная С. Л. Рубинштейном характеристика идеального, как «продукта или результата психической деятельности» (С. Л. Рубинштейн, 1957, стр. 41). Записанная на бумаге или на магнитофонной ленте фраза может расцениваться как продукт психической деятельности, однако подобный продукт не содержит в себе идеального. С. Л. Рубинштейн пишет: «Идеальность по преимуществу характеризует идею или образ, по мере того как они, объективируясь в слове, включаясь в систему общественно выработанного знания, являющегося для индивида некоей данной ему «объективной реальностью», приобретают таким образом относительную самостоятельность, как бы вычленяясь из психической деятельности индивида» (там же). Это высказывание, сделанное, как видим, в весьма осторожной форме, вызывает ряд возражений.

Всякая идея, образ изначально включены в той или иной степени в систему общественно выработанного знания, ибо личность изначально включена в общественную систему, является ее элементом, и в конечном итоге всякая идея (образ) оказывается заданной общественной системой, т. е. у человека не бывает сверхчеловеческих идей и образов. Когда же оригинальные идеи или образы, возникшие в голове отдельной личности, будучи воплощенными в устной, графической или предметной форме, становятся достоянием других личностей и даже большинства личностей, то эта сторона дела имеет весьма косвенное отношение к характеристике идеального, так как для последней безразлично, переданы ли идея, образ другим личностям или же пережиты лишь однажды в течение нескольких секунд единственной личностью; для характеристики идеального безразлично, стала ли мысль данной личности достоянием трех личностей или трех миллионов, оправдала ли она себя в качестве руководства к действию или нет. Иначе говоря, определение идеального не зависимо от категории истинности, так как ложная мысль тоже есть не материальное, а идеальное явление; в равной мере определение идеального не зависимо от количественной и коммуникативной стороны, так как идеальное необходимо связано лишь с текущим психическим состоянием отдельной личности.

Что касается объективирования идеи или образа в слове, то нужно уточнить, в каком смысле говорится об объективировании. Слова, написанные или звучащие в эфире, сами по себе не содержат ни в малейшей мере идеального. Вместе с тем всякое сознательно переживаемое психическое явление в той или иной степени связано с речью внутренней или внешней, отливается в словесные формы. В этом смысле объективирование действительно допустимо связывать с идеальным (хотя термин «объективирование» правильнее было бы в этом случае употреблять лишь для обозначения преобразований, составляющих внешнее речепроизводство; но тогда этот термин будет иметь лишь косвенное значение для определения идеального).

Идеальное не существует само по себе, оно необходимо связано с материальными мозговыми процессами, есть не что иное, как субъективное проявление, личностная обращенность мозговых нейродинамических процессов. В этом смысле идеальное непреложно объективировано, ибо иначе оно не существует. Идеальное есть сугубо личностное явление, реализуемое мозговым нейродинамическим процессом определенного типа (пока еще крайне слабо исследованного). Этот особый тип нейродинамического процесса актуализует информацию для личности, и только в интервале такого рода длящегося актуализирования информации существует идеальное. Подобно тому как неактуализированная личностью информация, хранящаяся в нейронных, субнейронных и, по-видимому, молекулярных структурах головного мозга, есть лишь возможность идеального, а не идеальное как таковое, точно так же информация, фиксированная в памяти общества (в книгах, чертежах, произведениях искусства, машинах и других материальных системах), не есть идеальное, не будучи актуализируемой (в данном интервале) в сознании личности. Поэтому и нельзя согласиться с допущением С. Л. Рубинштейна о том, что идеальное характеризует продукты психической деятельности, приобретающие относительную самостоятельность и существующие, как бы «вычленяясь из психической деятельности индивида». Идеальное ни в каком отношении не вычленяется из психической деятельности индивида.

Человек есть элемент общества как чрезвычайно сложной самоорганизующейся системы. В этой связи методологически важно учитывать не только обусловленность свойств элемента качественными особенностями системы, но и обратную зависимость - обусловленность свойств системы качественными особенностями элемента.

Из того, что идеальное есть общественный продукт и необходимый компонент социальной самоорганизации, еще вовсе не следует, что оно должно быть теоретически «локализовано» в пределах общественной системы в целом, а не в пределах общественного индивида, отдельных личностей. И это следует учитывать, когда мы рассматриваем в плане проблемы идеального «систему общественно выработанного знания», явления духовной культуры.

Человеческая культура (накопленные историческим развитием комплексы теоретических, этических, художественных, технических и т. п. ценностей) характеризуется категорией идеального лишь в одном аспекте - в аспекте функционирования культурных ценностей в определенной форме, а именно: как внутренней, субъективно переживаемой деятельности определенного множества индивидов (деятельность которых, однако, выходит за эти пределы, поскольку включает процессы коммуникации и действия во внешнем плане). Однако в строгом смысле действия во внешнем плане, формы хранения культурных ценностей, а также те звенья коммуникаций, которые реализуются, так сказать, в межличностном пространстве,- все эти явления не могут быть непосредственно охарактеризованы при помощи категории идеального.

Своеобразную концепцию идеального развивает в последние годы Я. А. Пономарев (1964а, 19646, 1967). Мы не станем излагать подробно эту концепцию, так как с нею лучше познакомиться из первых рук. Остановимся только на некоторых положениях, имеющих, с нашей точки зрения, принципиальное значение. Трактовка категории идеального Я. А. Пономаревым во многом обусловлена его пониманием психики, согласно которому существуют два подхода к исследованию и определению психических явлений - гносеологический и онтологический. В гносеологическом аспекте психика квалифицируется им как идеальное. В онтологическом аспекте - как материальное. Выше (в § 5) мы попытались показать, что подобная теоретическая установка приводит к неудовлетворительным результатам. Следует подчеркнуть, что гносеологический аспект неустраним при исследовании психических явлений.

Я. А. Пономарев безусловно прав в том отношении, что далеко не всякое психическое явление может быть охарактеризовано как идеальное. Однако автор недостаточно последовательно проводит свою точку зрения, ибо принятые им исходные принципы обязывают его при гносеологическом рассмотрении психики квалифицировать в качестве идеального любое психическое явление. Согласно Я. А. Пономареву всякое отношение «оригинал-копия» является материальным; идеальным оно становится «лишь в абстракции познающего субъекта» (Я. А. Пономарев, 19646, стр. 62). Например: «восприятие животного идеально только в сознании познающего человека, в его абстракции, вычленяющей копию оригинала из носителя этой копии - динамической модели предмета, имеющейся в мозгу животного и сопоставляющей эту копию с оригиналом» (Я. А. Пономарев, 19646, стр. 61). Точно таким же образом качество идеальности, по словам Я. А. Пономарева, приобретает отпечаток лапы волка на снегу или отпечаток листа в пластах каменного угля. Другими словами, идеальное есть продукт «идеализирующей абстракции» (там же, стр. 66). Потенциально существующие всюду связи типа «оригинал - копия» становятся идеальными лишь в «идеализирующей абстракции» субъекта, посредством которой копия обособляется от оригинала. Более того, идеальное, согласно Я. А. Пономареву, может быть присуще и неодушевленным предметам, «оно не является безусловной монополией психического» (Я. А. Пономарев, 1967, стр. 59). Но вместе с тем оно связывается лишь с «идеализирующей абстракцией».

Здесь возникает ряд вопросов. Если «идеализирующая абстракция» свойственна только познающему субъекту, то каким образом идеальное может существовать за пределами психического? Что такое «идеализирующая абстракция»? Является ли она результатом специального теоретического анализа? Или, быть может, она изначально присуща уже любому человеческому чувственному образу? Поясним эти вопросы. Допустим, я вспомнил сейчас волка, виденного мной вчера в зоопарке; это представление было очень ярким и занимало меня несколько секунд, о чем я рассказал своему товарищу-философу. Процесс моего представления не сопровождался никакими теоретическими рефлексиями о природе данного представления. Наоборот, мой товарищ-философ довольно быстро сообщил мне, что возникший в моем сознании образ волка есть «копия» реального волка, а не сам волк, что эта «копия» адекватна оригиналу и т. п. Согласно Я. А. Пономареву, мой товарищ в данном случае является несомненным носителем идеального, поскольку им произведена «идеализирующая абстракция». Спрашивается, можно ли назвать идеальным пережитый мною образ-воспоминание? По-видимому, нельзя, так как я не производил специальной «идеализирующей абстракции». Следовательно, мой образ должен быть назван материальным? Но ведь мой образ не является объективной реальностью ни для меня, ни для моего товарища-философа. Как же быть?

В этом пункте концепция Я. А. Пономарева сильно уязвима.

«Достаточно внимательный анализ природы идеального показывает,- пишет Я. А. Пономарев,- что идеальное - это только абстракция - понятие, необходимое для выявления и фиксации отношений гомоморфизма, изоморфизма, подобия, аналогии» (Я. А. Пономарев, 1964а, стр. 55. Курс. мой.- Д. Д.). В каком смысле это - только абстракция? Ведь «материальное», «психика», «масса», «энергия», «образ», «абстракция» и т. п.- это абстракции! В этом отношении «идеальное» не имеет никаких привилегий по сравнению с «материальным». Но всякая абстракция должна обладать определенным значением, должна обозначать некоторый инвариант множества явлений, независимый от произвола теоретика, т. е. должна отображать некоторую реальность, существующую не только в сознании данного теоретика. А потому идеальное - это не только абстракция. Это - некоторая реальность. Любой здравомыслящий человек не может не признать реальности образов и мыслей у других людей, хотя образы и мысли других людей неправомерно называть объективной реальностью (они существуют вне моего сознания, но они не существуют вне сознания вообще). Мои образы и мысли, а равно и аналогичные психические явления, присущие другим индивидам, являются субъективной реальностью, которая отображается в соответствующих абстракциях. Идеальное существует как субъективная реальность, а не только как специально изготовленный продукт «идеализирующей абстракции».

Я. А. Пономарев пишет: «Идеальной психика выступает лишь тогда, когда она сама оказывается предметом познания, направленного на выяснение изоморфности ее моделей реальным вещам и явлениям» (Я. А. Пономарев, 1964 б, стр. 66). Значит, если «мой образ» не является для меня в данный период специальным предметом познания, то отсюда вытекает, что он - материален. Если же я (или любой другой) начну изучать образ в указанном Я. А. Пономаревым плане, то этого будет достаточно, чтобы образ стал идеальным. Таковы парадоксы, порождаемые теоретической установкой о необходимости гносеологического и онтологического подхода к пониманию человеческой психики. Гораздо логичнее, на наш взгляд, квалифицировать некоторые психические явления в качестве идеальных, независимо от того, оказываются ли они «предметом познания» или не оказываются. Этот класс психических «явлений относится всегда к категории сознательных, а постольку они обладают в той или иной степени свойством рефлексивности, т. е. отображения отображения.

Идеальное есть абстракция, имеющая смысл лишь при обозначении с ее помощью непосредственно осознаваемой субъективной реальности. Эта непосредственно осознаваемая субъективная реальность, связанная с отображением не только внешнего объекта, но и самой себя, может исследоваться во многих отношениях, которые совершенно не укладываются в искусственную альтернативу онтологического или гносеологического подхода к психике. К тому же остается непонятным, что означает чисто онтологический подход к психике. Как будто возможно изучать психические явления, абсолютно абстрагируясь от собственно психических явлений. Более того, разве возможно что-либо основательно изучать, совершенно отвлекаясь от изучения средств изучения, т. е. от понимания специфики и возможностей используемых нами познавательных средств, как экспериментальных, так и теоретических. Неспособность осмыслить это чрезвычайно существенное обстоятельство составляет в естествознании удел грубого эмпиризма, освящаемого в философии наивным онтологизмом.

Заметим, что установка на исследование психики в двух аспектах - онтологическом и гносеологическом - приводит к парадоксам не только в том случае, когда психика называется идеальной в гносеологическом аспекте и материальной в онтологическом аспекте, но и тогда, когда она признается идеальной и в том и в другом случае. Так, например, И. Цвекл пишет: «Это свойство сознания «быть идеальным» существует объективно, и его нужно учитывать не только в гносеологии, но и в онтологии и в общественных науках, поскольку для того, чтобы рассматриваться как правильная или неправильная, мысль должна прежде всего существовать» (J. Cvecl, 1963, s. 313. Курс. мой.- Д. Д.). В приведенном высказывании идеальное становится неотличимым от материального, так как утверждение, что идеальное существует объективно, равнозначно утверждению, что идеальное есть материальное. Отсюда становится очевидной призрачность так называемой онтологии в чистом виде, ибо понятие о бытии, реальности, в строгом смысле не может быть отождествлено с понятием объективной реальности, так как оно распространимо и на субъективную реальность; и только в рамках последней идеальное имеет смысл. В противном случае идеальное явно или неявно субстанциализируется, что создает лишь видимость легкого решения проблемы (субстанциализация идеального может носить либо отчетливо идеалистический или дуалистический характер, либо принимать форму вульгарно-материалистического «овеществления» идеального). Напомним еще раз слова В. И. Ленина, сказанные по поводу тех положений И. Дицгена, в которых объективная реальность отождествляется с реальностью вообще: «Что и мысль и материя «действительны», т. е. существуют, это верно. Но назвать мысль материальной - значит сделать ошибочный шаг к смешению материализма с идеализмом» (В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 18, стр. 257).

Важно подчеркнуть, что вопреки неопозитивистским установкам. тенденции к субстанциализации духовных явлений (идеального) в настоящее время весьма модны среди западных естествоиспытателей. Приведем в качестве наиболее яркого примера взгляды английского ученого В. Фирсова. Согласно его убеждению, «мысли, восприятия, чувства и т. п., составляющие психику, суть реальные сущности, своего рода «предметы», хотя их нельзя обнаружить или измерить существующими приборами и применение к ним количественных методов физики, кроме вероятностных законов, исключено. Я лично,- продолжает В. Фирсов,- придерживаюсь того мнения, что сущность этой неуловимой психической субстанции может заключаться в свойствах и взаимодействиях субатомного мира, изучением которого занимаются на передовых рубежах современной науки... «Психическая субстанция» не может возникнуть из ничего: она должна присутствовать на всех стадиях органической эволюции вплоть до неорганического мира. Иными словами, можно сказать, что между психической субстанцией и миром обычной энергии и вещества должна существовать связь» (В. Фирсов, 1966, стр. 25-26). И далее В. Фирсов выдвигает предположение, что «существует преобразование, аналогичное, скажем, уравнению Эйнштейна m = Е/с2, связывающее психическую субстанцию с энергией и веществом и являющееся основой взаимодействия между ними. Я хочу сделать и еще одно предположение: молекула ДНК может быть простейшим физическим аппаратом, вырабатывающим психическую субстанцию или реагирующим на нее, т. е. действующим как миниатюрный мозг» (там же, стр. 48-49). По существу, в приведенных высказываниях под «психической субстанцией» имеется в виду скорее всего некое пока еще не открытое физическое явление. Но подобная интерпретация не может быть проведена последовательно, и В. Фирсов в конечном итоге оказывается в своих воззрениях очень близким к классическому дуализму, склоняясь, в частности, к концепции Дж. Эккла (см. там же, стр. 49, 68-69 и др.); он готов допустить возможность, что «разум обладает способностью приобретать сведения об определенных фактах, не соприкасаясь с ними во времени или пространстве» (там же, стр. 123), ссылаясь в этой связи на парапсихологические опыты Райна и в особенности на явления телепатии.

Субстанциализация идеального (В. Фирсов всюду под психическим понимает духовное, идеальное) весьма логично ведет к идеализму и дуализму; когда же она последовательно проводится па материалистический манер (образцы этого мы демонстрировали в § 5), то категория идеального попросту ликвидируется; но тогда психические явления с их содержательной. стороны становятся совершенно необъяснимыми.

Естественно, что в большинстве случаев идеальное истолковывается в марксистской литературе не в субстанциональном, а в функциональном плане. В последнее время функциональный характер идеального специально подчеркивался и анализировался в работах ряда авторов (В. С. Тюхтин, 1963, 1967; Б. И. Востоков, А. М. Коршунов, А. Ф. Полторацкий, 1966, и др.), «Функциональный характер идеального объясняет кажущуюся «странность» идеального, состоящую в том, что идеальное не содержит в себе ни грана вещества отражаемого объекта, что оно является непротяженным свойством, которое нельзя измерить, взвесить, воспринять, хотя его можно обнаружить по внешнему проявлению в деятельности субъекта» (Б. И. Востоков, А. М. Коршунов, А. Ф. Полторацкий, 1966, стр. 245 - 246). Идеальное «свободно» не только от вещественности отображаемого объекта, но и от вещественности, от физических свойств отображающего субстрата. Эта «освобожденность» от всех физических свойств существует лишь в качестве субъективной реальности.

Как отмечает В. С. Тюхтин: «Нематериальными (идеальными), то есть относительно независимыми, «освобожденными» от материального носителя, могут быть лишь структура, отношение, образ, знание и пр., взятые как таковые, в «чистом» виде, то есть особым функциональным способом извлеченные из своего носителя и сопоставленные с оригиналом» (В. С. Тюхтин, 1967, стр. 44). Такого рода извлечение информации (содержания) из материального носителя есть субъективный акт, связанный с особенностями информационных процессов, протекающих в головном мозгу. Сам механизм извлечения информации скрыт об субъекта; личности непосредственно дано содержание как таковое и способность оперирования им. При этом «извлеченность» информации, т. е. ее данность и способность свободно оперировать ею, предполагает не только ее сопоставление с оригиналом, но и с другими идеальными явлениями и с личностным «я». Образ или мысль как идеальное не только отображают внешний объект, но и отображают себя в поле личностного «я», т. е. посредством идеального образа личность не только сознает некоторый объект, но и сознает, что она сознает этот объект. Именно с этим, обстоятельством связана особенность идеального, т. е. данность личности информации в чистом виде и способность относительно свободного оперирования ею.

Идеальное характеризует ту разновидность субъективных явлений, которые непосредственно сознаются личностью. Это - те психические явления, которые осознаются личностью в том интервале, в котором они протекают. Что касается некоторых подсознательно протекающих психических явлений, которые способны в определенной мере осознаваться личностью после того, как они осуществились, то они не могут быть причислены к категории идеальных.

В этой связи следует уточнить термин «психика», так как зачастую человеческая психика характеризуется в качестве идеального. Такая характеристика оправдана в том смысле, что (без идеального нет человеческой психики (человеческая психика необходимо включает идеальное отображение, но не исчерпывается им); с другой стороны, идеальное существует только в психике и, следовательно, только в форме индивидуального субъективного состояния. Однако в более точном значении «психика» представляет собой некоторую целостность (интеграцию) всех психических явлений, вычленяемых и описываемых современной психологией. При таком понимании психики идеальное составляет лишь ее фрагмент. В едином контексте разнотипных психических явлений идеальное выступает в качестве наиболее «странной» и наиболее трудной для научного понимания стороны психики. И несомненно, что вне учета этой стороны, этого необходимого фрагмента психики, основательное исследование ее невозможно. Другими словами, тот уникальный класс психических явлений, который описывается посредством категории идеального, должен быть интерпретирован через категории конкретных наук, в частности - через категории естествознания, и стать объектом исследования этих наук. Но здесь-то и возникают самые крупные теоретические трудности, создающие серьезные препятствия на пути исследований психики в связи с деятельностью мозга. Эти трудности особенно сильно дают о себе знать в психофизиологии, нейропсихологии, нейрофизиологии, психиатрии, кибернетическом моделировании функций мозга, в некоторых областях клинической медицины и т. д. Во многих отношениях указанные трудности не новы и составляли хроническую болезнь естественнонаучного мышления последнего столетия; начиная со второй половины прошлого века они вставали перед исследователями в виде так называемой проблемы психической причинности.

С начала нашего века наблюдались многочисленные попытки преодоления этих теоретических трудностей на путях изъятия категории идеального из естественнонаучного мышления. Несмотря на то, что каждая подобная попытка приводила к мнимому результату (ибо изъятие категории идеального означало изъятие из научного исследования реальной проблематики, которая тем не менее не переставала существовать), из этого не было сделано надлежащего урока.

Совсем недавно с аналогичной попыткой выступил, например, А. Н. Кочергин. Обсуждая методологические вопросы моделирования психической деятельности, он высказал мнение о необходимости «переосмыслить традиционный подход к вопросу о соотношении «идеального» и «психики», исключив понятие «идеального» из естественнонаучного рассмотрения психической деятельности» (А. Н. Кочергин, 1969, стр. 246). А. Н. Кочергин считает, что при рассмотрении психики как деятельности мозга категория идеального «не работает». По его мнению, в данном случае «работает» лишь категория материального (там же, стр. 247).

Дело в том, что категория материального достаточно широко интерпретируется через категории естественных наук, таких, как вещество, поле, масса, энергия и т. д. Но этого нельзя сказать о категории идеального, вокруг которой действительно имеется своего рода вакуум (ни одна другая категория диалектического материализма не находится в столь обособленном от естественнонаучных категорий положении, как категория идеального). Отсюда, однако, не следует, что категория идеального не имеет смысла в естественных науках и что она здесь «не работает». Категория идеального фиксирует существенное свойство психической деятельности, и если система категорий современного естествознания не является областью ее интерпретации, то это обстоятельство может свидетельствовать лишь о недостаточной зрелости современного естествознания. Следует иметь в виду, что речь идет об устоявшихся, так сказать, классических категориях естествознания. Между тем категориальная структура естественных наук постепенно преобразуется; в ходе этого процесса зарождаются новые понятия и представления, далекие поначалу от классической точности, но знаменующие собой существенное углубление научного познания в целом.

Именно эти новые понятия и представления динамизируют некоторые области категориальной структуры естествознания, и именно в одной из таких областей все активнее «работает» категория идеального (заметим, что она всегда «работала» в том смысле, что стимулировала поиски естественнонаучного объяснения психики и так или иначе, явно или неявно, задавала, если так можно выразиться, систему отсчета для всех относящихся сюда теоретических построений; и это нетрудно увидеть даже у радикальных бихевиористов).

По нашему мнению, на нынешнем уровне научного познания открываются реальные возможности для основательной естественнонаучной интерпретации категории идеального. Такого рода возможности связаны с развитием кибернетики и оформлением категории информации. Последняя, будучи категорией естествознания, способна проложить мост к объяснению тех психических явлении, которые обычно описываются посредством категории идеального.

Для более детального анализа категории психического в связи с ее отношением к категории идеального, следует специально рассмотреть категорию субъективного, так как последняя является неустранимым участником всех определений психического и идеального, независимо от того, фигурирует ли она на авансцене теоретических построений или за кулисами. Это непременное участие категории субъективного осложняет дело тем, что употребляется она еще более многозначно, чем категория идеального.

В последние годы категория субъективного исследовалась во многих работах общефилософского плана (В. А. Лекторский, 1965, 1967; J. Muzik, 1964; L. Holata, 1965; Ф. Б. Садыков, 1965; К. А. Абульханова-Славская, 1969, и др.). Рассмотрим наиболее типичные значения, которые обычно связываются с термином «субъективное».

В философском плане Л. Голата (Holata, 1965) выделяет три основных значения. В плоскости основного вопроса философии субъективное означает идеальное (а объективное - материальное); в плоскости вопроса о познаваемости мира субъективное означает приблизительную («апроксимативную») форму отражения действительности в нашем сознании, а объективное - «адекватную форму» отражения (заметим, что различия здесь указаны очень нечетко); наконец, третье значение образуется в плоскости вопросов, относящихся к компетенции исторического материализма. Здесь субъективное связывается с активностью общественного субъекта и ролью личности в историческом процессе.

В. А. Лекторский (1967) справедливо подчеркивает, что объект - это часть объективной реальности, с которой субъект вступил в практическое или познавательное взаимодействие, а постольку нет объекта без субъекта. Вместе с тем, акцентируя внимание на общественной природе познания, В. А. Лекторский подразумевает под субъектом не столько личность, сколько сверхличностную систему, являющуюся носителем знания, реализатором общественного процесса познания. В этом смысле субъективное обозначает фактически познавательную деятельность общества как системы индивидов.

Иная трактовка субъективного предлагается В. С. Тюхтиным, переносящим центр внимания в психологическую плоскость: «Активный характер психической деятельности, идеальная форма отражения и индивидуальные особенности деятельности субъекта - эти три признака определяют позитивный смысл субъективного. Они содержатся в определении как ощущений, восприятий, так и мыслей и чувств (с различным преобладанием тех или иных моментов)» (В. С. Тюхтин, 1963, стр. 99). В качестве негативного смысла субъективного В. С. Тюхтин отмечает «субъективизм, т. е. ложное, искаженное отражение действительности» (там же, стр. 100).

Приведенные примеры истолкования субъективного показывают довольно широкий диапазон значений. Между всеми этими значениями можно установить, конечно, известные связи; однако некоторые из значений явно выходят за пределы категории психического, не могут быть соотнесены с ней непосредственно.

Так как нас интересует прежде всего категория психического, а психическое определяется, как правило, посредством категории субъективного, мы сосредоточим внимание на анализе тех значений «субъективного», которые могут иметь прямое отношение к характеристике психических явлений (анализ же всего диапазона значений термина «субъективное» представляет собой самостоятельную задачу, выходящую за рамки настоящей работы).

В наиболее общем виде субъективное обозначает то, что свойственно субъекту, любые качества, которые присущи человеку как личности; субъективное - значит человеческое. Здесь определенность субъективного достигается относительным противопоставлением человека предмету его познания и действия как объективному.

Заметим, что определенность субъективного остается в данном отношении удовлетворительной лишь до тех пор, пока предмет познания и действия мыслится как внешний предмет (в том случае, когда предметом познания становятся, например, собственные действия человека, разграничения субъективного и объективного теряют первоначальную определенность и нуждаются в дополнительных уточнениях). Уже одно это показывает, что приведенный смысл субъективного является не только чрезвычайно общим, но и собирательным. Такое употребление термина «субъективное» неявно таит в себе множество разных значений частного характера, которые важно хотя бы в первом приближении отдифференцировать друг от друга, ибо некоторые из них весьма существенно разнятся между собой.

Следует подчеркнуть, что «субъективное», взятое в общем и собирательном смысле - как то, что присуще человеческой личности,- вполне справедливо используется в качестве предиката «психического» (если мы ограничиваемся человеческой психикой); но такая характеристика, подчеркивая лишь тог факт, что психические явления существуют только как свойства человека, оказывается в то же время крайне абстрактной и сама по себе явно недостаточна.

Если признать, что определенность «субъективного» выдерживается только при условии обязательного противопоставления его «объективному», то тогда субъективное может быть четко определено только как идеальное (ибо субъективное равнозначно тогда субъективной реальности, не является объективной реальностью). Однако зачастую в научном обиходе такое противопоставление не соблюдается. Если бы оно строго соблюдалось, то тогда психические явления во всех их разновидностях можно было бы квалифицировать в качестве идеальных. Но подобная характеристика неправомерна, ибо некоторые свойства и действия личности представляют собой объективную реальность. Тот факт, что указанное противопоставление не соблюдается, как раз и служит одним из проявлений теоретической неправомерности распространения категории идеального на все психические явления. Нарушение определенности «субъективного» создает своего рода спасительную неопределенность. Однако с подобной неопределенностью трудно примириться, даже если мы и отдаем себе полный отчет в том, что она возникает в области, пограничной между философией, психологией и рядом других дисциплин, имеющих своим предметом человека. (В области теоретических вопросов психологии эта неопределенность возникает потому, что психология вынуждена пользоваться для своих специальных целей некоторыми философскими понятиями, приспосабливая их к своему эмпирическому материалу, отчего они заметно видоизменяются, но не порывают вместе с тем окончательно со своим исходным содержанием.) Остановимся на этом подробнее.

Посредством термина «субъективное» нередко выражают такие свойства личности, как индивидуальность и активность (например, в приведенном выше высказывании В. С. Тюхтина). В этом смысле посредством «субъективного» можно характеризовать не только личность, но и всякую живую систему, в том числе и такую, которой не обязательно приписывать наличие психики. Понятия активности и индивидуальности адекватно отображают не только специфику психических явлений, но и специфику физиологических явлений. Особенно отчетливо это видно на примере понятия индивидуальности, ибо каждая отдельная живая система отличается от другой, т. е. является генетически оригинальной, а следовательно, обладает оригинальными чертами биохимических и физиологических процессов. Это справедливо даже в отношении однояйцовых близнецов. Чем более сложной является живая система, тем ярче обнаруживается ее индивидуальность как в биохимическом и физиологическом, так и в психологическом планах, т. е. возрастает ее выделенность из окружения, включая выделенность из числа себе подобных, возрастает, если так можно выразиться, степень ее уникальности. При этом исходным и общим основанием психологической оригинальности выступает (как уже отмечалось нами в § 3) генетическая оригинальность, проявляющаяся в уникальных чертах морфологической организации, метаболических процессов и физиологических актов данного организма (это трио образует неразделимое единство; поэтому понятие индивидуальности в равной мере приложимо и к морфологической стороне каждого организма).

Что касается понятия активности, то оно имеет менее широкий диапазон приложений в сравнении с понятием индивидуальности, так как не может быть использовано для описания целого ряда выделяемых аналитическим путем свойств организма или его подсистем (которые тем не менее могут описываться с привлечением понятия индивидуального, как, например, морфология организма или отдельного органа). Однако в принципе понятие активности приложимо к физиологическим явлениям, поскольку они не пассивные отклики на падающие воздействия, а целесообразны. Отсюда обоснованность и плодотворность того направления научной мысли, которое именуется физиологией активности.

Итак, «субъективное» в смысле активного и индивидуального представляет весьма общее значение, относимое с равным правом как к идеальным, так и к материальным, как к психическим, так и к физиологическим явлениям. Взятое в данном смысле, «субъективное» не может быть четко противопоставлено «объективному» и, кроме того, не является специфическим предикатом психических явлений, хотя и целиком правомерно используется для их описания.

В более узком смысле термин «субъективное» применяется для обозначения деятельности личности. Деятельность личности представляет собой систему целенаправленных действий и органически включает не только внешние акты, но и внутренние состояния личности (побуждения, эмоциональные переживания, чувственные образы, мысли и т. п.). В этом смысле «субъективное» также не может быть логически четко противопоставлено «объективному», поскольку внешние двигательные акты представляют собой не идеальную, а материальную деятельность, т. е. некоторую объективную реальность. Однако в данном смысле «субъективное» является специфически психологической характеристикой, ибо всякое психическое явление включено в контекст понимаемой таким образом деятельности или же обусловливает ее с той или иной стороны, в том пли ином отношении (заметим, что здесь сохраняется и значение более общего смысла, указанного выше, поскольку деятельность личности носит активный и индивидуальный характер).

Наконец весьма часто термин «субъективное» употребляется в еще более узком смысле, а именно: как особое внутреннее состояние личности, вовсе не обязательно связанное всегда с внешними двигательными актами, как некоторое единство многих подобных состояний, как «субъективный мир» личности. В таком смысле употребляет в большинстве случаев термин «субъективное» И. П. Павлов. Здесь уже «субъективное» может быть довольно четко противопоставлено «объективному». В этом смысле «субъективное» обозначает весь класс сознательно переживаемых психических явлений, взятых самими по себе, в отвлечении от связанных с ними экстеродвигательных актов, от вызвавших их внешних причин и обусловливающих их мозговых нейродинамических процессов. Сюда относятся ощушения, восприятия, мысли, эмоциональные переживания, любые целостные сознательные состояния, протекающие в определенном интервале и включающие самые разнообразные сочетания, трансформации, степени «присутствия» аналитически вычленяемых традиционной психологией явлений субъективного мира.

Подчеркнем еще раз, что подобные состояния личности обладают относительной самостоятельностью, не связаны жестко с деятельностью во внешнем плане; они могут осуществляться в виде деятельности в чисто внутреннем плане.

Таким образом, термин «субъективное», употребляемый в психологических целях, может нести в себе два типа значений, довольно существенно не совпадающих друг с другом, но тем не менее крайне слабо и неохотно дифференцируемых в теоретической психологии.

Первый тип значений представляет субъективную реальность, т. е. круг явлений, ни об одном из которых нельзя сказать, что оно существует объективно, вне сознания или независимо от сознательных переживаний индивида. Мысль о виртуальных частицах или о функциональном назначении клеток Реншоу не существует объективно; тем более этого нельзя сказать об ощущении боли или страстном желании. Из того же, что мысль (желание и т. п.) объективируется в слове, действии, предметах, созданных человеком, вовсе не следует, что мысль существует объективно, что она есть объективная реальность. К явлениям субъектиной реальности неприложимы (без грубого насилия над логикой) фундаментальные физические понятия массы и энергии, поскольку они не имеют в этой области ни малейшего объяснительного значения. Это - область информационных процессов высшего уровня; во всей своей полноте она до сих пор охватывалась лишь психологической феноменологией, которая есть и будет своеобразным эмпирическим базисом изучения субъективной реальности.

Разумеется, между субъективной реальностью и объективной реальностью нет непроходимой пропасти, ибо всякое явление из категории субъективной реальности существует лишь в объективированном виде, воплощено в мозговой нейродинамике, проявляется в действиях личности. Но это уже другой вопрос, создающий иную плоскость исследования. Четкое разграничение субъективной реальности от объективной реальности теоретически очень важно для психологии, так как способствует уточнению ее проблем. Акцентируя внимание на понятии субъективной реальности, психология имеет своей задачей объяснение так называемого внутреннего, духовного мира личности. В этом отношении все множество психических явлений, образующих субъективную реальность, представляет все множество идеальных явлений.

Второй тип значений, выражаемых термином «субъективное», включает либо некоторую объективную реальность, связанную с личностью и понимаемую в бихевиористском смысле как поведение, цепь объективно регистрируемых действий личности, либо - в большинстве случаев - некоторое недифференцированное единство явлений субъективной и объективной реальности, ограниченное личностью. В этом последнем значении «субъективное» выражает любые свойства личности, как субъективного (в смысле субъективной реальности), так и объективного плана, а постольку оно полностью охватывает любые психические явления. Здесь «субъективное» отображает (или содержит) три тесно взаимосвязанные, но в психологическом отношении различные категории явлений, а именно: 1) осознаваемые состояния (сюда относятся субъективные явления любой степени осознанности в любой их комбинации и интеграции), 2) неосознаваемые состояния, оказывающие существенное влияние на сознаваемые состояния или образующие скрытую содержательную основу последних, 3) действия личности, понимаемые как последовательность целесообразных двигательных актов. Причем все эти три категории психических явлений приложимы и к конкретному временному отрезку истории личности, и ко всякому интервалу истории личности вообще. В последнем случае они выражают некоторые устойчивые свойства личности, а не только текущие состояния и действия (имеются в виду такие устойчивые свойства личности, как характер, темперамент, способности, интересы, волевые качества и т. д.).

Каждая из перечисленных категорий образует специфическую проблематику психологических исследований и соответственно специфические области нейрофизиологической интерпретации психических явлении. Хотя все эти области тесно связаны и должны быть теоретически соотнесены друг с другом, а в конечном итоге образовать интегративное целое, на современном этапе развития психологии каждая из них явственно выделяется в смысле особенностей своих объяснительных задач. Это имеет основание и в том, что сознаваемые состояния представляют собой относительно самостоятельный процесс по отношению к объективно реализуемым действиям личности, в то время как последние обязательно включают более или менее ясно сознаваемую цель и оценку процесса действия и его результатов. Что касается несознаваемых состояний, то они также в конкретном интервале времени могут осуществляться относительно независимо от текущих сознательных состояний и действий личности, хотя всякое текущее сознательное состояние или действие личности включает в качестве необходимого момента или базиса несознаваемые состояния. Кроме того, задача объяснения сознаваемых состояний (явлений субъективной реальности) в сравнении с задачей объяснения несознаваемых состояний или с задачей объяснения действий личности требует использования специальных для каждого случая понятий и методов.

Таким образом, все множество психических явлений не может быть подведено под категорию идеального. Когда говорят, что психика идеальна, то обычно имеют в виду лишь ту совокупность психических явлений, которые представляют субъективную реальность. Именно в этом смысле и употребляются чаще всего термины «психика», «психическое». Вывод о том, что не всякое психическое явление есть идеальное, не вступает в противоречие с предшествующим изложением. Когда в § 5 мы вели полемику с авторами, защищавшими тезис о материальности психики (о том, что психика есть форма движения материи), то у нас с ними был один и тот же предмет спора и всюду шла речь именно о субъективной реальности (ощущениях, мыслях, явлениях сознания и т. п.); так что все критические замечания, высказанные в § 5 в адрес сторонников концепции о материальности психики, остаются в силе.

Все множество психических явлений может быть разбито на две группы: идеальных и материальных. Если к первой из них относятся явления, составляющие субъективную реальность, т. е. хорошо известные каждому из нас, переживаемые более или менее осознанно состояния личности, то ко второй - явления, составляющие объективную реальность личностных процессов, т. е. действия личности и те протекающие на уровне головного мозга информационные процессы, которые в значительной мере ответственны как за результаты и динамику сознаваемых состояний, так и за реализацию действий личности, но не сознаются личностью либо в данный момент, либо вообще.

В отличие от явлений субъективной реальности, т. е. идеальных явлений, которые представляют собой «открытую» для личности информацию и потому доступную произвольному оперированию ею, явления, образующие подкласс несознаваемых состояний, представляют собой информацию, «закрытую» для личности в данный момент, в подавляющем большинстве случаев или вообще, и потому непосредственно недоступную для произвольного оперирования ею.

Утверждение, что все психические явления идеальны, с очевидностью ведет к исключению, изъятию из психологии изучения несознаваемых состояний личности и ее действий, что абсурдно. В равной мере теоретически несостоятельно утверждение, что все психические явления материальны, ибо оно означает игнорирование специфики самого уникального класса явлений из всех известных естествознанию и, по существу, снимает проблему их исследования и объяснения.

Разумеется, и идеальные и материальные психические явления обусловлены мозговой нейродинамикой и осуществляются ею. Но важно иметь в виду особенности нейродинамической интерпретации в каждом из этих случаев (задача нейродинамической интерпретации сознаваемых состояний имеет ряд специфических особенностей по сравнению с задачей нейродинамической интерпретации несознаваемых состояний и действий).

Все множество психических явлений может быть подведено под категорию субъективного. Однако при этом следует иметь в виду то обстоятельство, что в данном, т. е. психологическом, отношении категория субъективного означает все личностные характеристики. Во избежание недоразумений, при анализе психофизиопогической проблемы правомерно различать по крайней мере два значения термина «субъективное» - широкое и узкое, а именно: 1) как всякую характеристику (свойство) личности и 2) как явление субъективной реальности, т. е. идеальное. Целесообразно было бы во избежание неоднозначного истолкования указанного термина обозначить эти разные значения с помощью разных терминов. В дальнейшем термин «субъективное» мы будем употреблять только в значении идеальных явлений (явлений субъективного мира); в тех же случаях, когда речь будет идти о первом, более широком значении, мы будем употреблять термин «личностное», а не «субъективное».

В этой связи попытаемся кратко обсудить вопрос, часто поднимавшийся в нашей философской и психологической литературе, посвященной психофизиологической проблеме, а именно: правомерно ли посредством категорий объективного и субъективного описывать отношение физиологического и психологического. Некоторые авторы категорически отрицают такую возможность (В. П. Петленко, 1960; Н. В. Рыбакова, 1962; Е. В. Шорохова и В. М. Каганов, 1962, и другие); они обосновывают это тем, что психическое не является только субъективным, так как несет в себе объективное содержание и является продуктом рефлекторной деятельности головного мозга, но при этом термин «субъективное» берется ими в весьма расплывчатом значении, в котором смешиваются его гносеологический и психологический смысл. Наоборот, другие авторы настаивают на правомерности описания соотношения физиологического и психического посредством понятий объективного и субъективного, рассматривая психическое как субъективную сторону определенных физиологических изменений в головном мозгу (Ф. П. Майоров, 1951; В. И. Мальцев, 1964, и другие).

На наш взгляд, такое описание вполне приемлемо, если под психическим иметь в виду лишь идеальные явления и соответственно использовать термин «субъективное» в указанном выше узком психологическом смысле, т. е. в смысле явлений субъективной реальности, непосредственно сознаваемых, идеальных явлений. Как справедливо пишет В. И. Мальцев: «Психическое не «надстраивается» над физиологическим, а представляет собой совпадающий с объективным физиологическим процессом идеальный момент, некоторое субъективное состояние» (В. И. Мальцев, 1964, стр. 118). В этом отношении психическое действительно правомерно квалифицировать как субъективную сторону, или, лучше, как субъективное проявление объективных мозговых нейродинамических процессов. Это касается только того подмножества психических явлений, которые составляют класс идеальных.

Другое подмножество психических явлений, действия личности могут быть квалифицированы в качестве объективных проявлений объективных мозговых нейродинамических процессов. Иначе говоря, мозговой нейродинамический код субъективных состояний, с одной стороны, и действий личности, с другой стороны, различен по многим существенным показателям.

Приведенные соображения об использовании категории идеального и субъективного имели своей целью показать необходимость дифференциации различных значений, обычно связываемых с этими категориями, что особенно важно, когда они употребляются для теоретических построений в психологии или в области психофизиологической проблемы, т. е. не в широком философском плане, а при исследовании конкретных задач современной науки.

В заключение остановимся кратко на вопросе о приложимости понятий идеального и субъективного к психической деятельности животных. Среди авторов, касавшихся этого вопроса, существуют большие разногласия. Так, Е. В. Шорохова (1961), М. Пастерняк (М. Pastrnak, 1963), М. Моравек и Е. Менерт (М. Moravek, E. Menert, 1965) и другие считают обязательным использование категории субъективного при характеристике психических явлений у животных. Наоборот, Б. И. Востоков, А. М. Коршунов, А. Ф. Полторацкий (1966) и другие отрицают категорически такую возможность; по мнению последних, у животных нет субъективных образов, так как у них нет познания. В. С. Тюхтин (1963) утверждает, что животным присущи идеальные образы, а Я. А. Пономарев (19646) решительно отрицает это. Подобные разногласия проистекают, как правило, из весьма абстрактного и неопределенного употребления понятий субъективного и идеального. Обсуждение указанного вопроса без предварительного уточнения смысла используемых в данном случае терминов «субъективное» и «идеальное» оказывается совершенно непродуктивным, хотя бы потому, что разные авторы выражают с их помощью разные явления. Например, М. Моравек и Е. Менерт считают, что «понятие субъективности необходимо распространить как общее биологическое явление на все организмы» (М. Moravek, E. Menert, 1965, s. 162), при этом они квалифицируют субъективность как активность организма. Другие же авторы, говоря о субъективном, имеют в виду прежде всего свойства психического образа у животных или же подразумевают под субъективным некоторое весьма недифференцированное содержание, включающее и активность, и индивидуальность, и свойства психического образа и т. д.

На наш взгляд, соль вопроса заключается в том, возможно ли приписывать животной психике свойство субъективности в указанном выше узком смысле, совпадающем со значением термина «идеальное» (ибо правомерность использования понятия субъективного в других отношениях - в смысле активности, индивидуальности и т. п.- здесь не вызывает ни малейшего сомнения).

Материалы зоопсихологии, в особенности новейшие данные этологического направления (N. Tinbergen, 1962; К. Лоренц, 1970, и др.), заставляют отбросить упрощенные взгляды на поведение животных и, скорее всего, дать положительный ответ на поставленный вопрос. Весьма убедительные факты на этот счет содержатся, например, в работах А. Алперса (A. Alpers, 1960) и Дж. Лилли (1965), посвященных исследованию жизни дельфинов. Можно отметить также экспериментальные данные А. Я. Марковой (1967), показавшей наличие образов-представлений у низших обезьян. Большой интерес в указанном отношении имеют оригинальные исследования М. А. Гольденберга (1961) и его сотрудников, создавших модели психозов на животных при инфекциях и различных интоксикациях (атропиновой, акрихиновой, тофраниловой и т. д.). Эти исследования в области экспериментальной психопатологии показали, что у животных могут возникать галлюцинации и состояния, напоминающие делирий и другие психопатологические синдромы, и что животные в определенной форме дифференцируют образ и объект, а следовательно, в некотором отношении выделяют себя из среды. Обобщая результаты исследований в этой области, П. П. Волков и Ц. П. Короленко пишут: «Субъективное отождествление образа объекта с самим объектом в психической деятельности животных происходит лишь в условиях экспериментальной патологии, именно при галлюцинаторных состояниях, когда отражение животным внешнего мира нарушается и поведение их оказывается адекватным не реальной окружающей ситуации, а содержанию галлюцинаторных переживаний» (П. П. Волков, Ц. П. Короленко, 1966, стр. 23). Авторы приводят следующее описание экспериментального «делирия», вызванного у собак: «Они как будто нападают или защищаются, со страхом осматривают невидимые предметы и бессмысленно убегают, или, сильно лая, бешено как бы сопротивляются, иногда «хватают мух» и проявляют парастезии» (там же, стр. 26).

Эти данные весьма серьезно свидетельствуют в пользу того, что психические образы и переживания животного могут расцениваться как субъективная реальность, откуда следует приложимость понятия идеального к психике животных. Разумеется, когда идет речь об идеальном у животных, следует видеть качественное отличие человеческой психики. Быть может, даже следует подумать о том, чтобы ввести какой-либо иной термин для обозначения субъективной реальности у животных. Мы сочли целесообразным подчеркнуть общность, а не различие, имея целью показать несостоятельность бытующих еще упрощенческих представлений о психике животных. Этот вопрос требует специального обсуждения и тщательного исследования.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

§ 1. Языковой статус субъективно-оценочных образований.12

§ 2. Словообразовательное значение субъективной оценки.22

§ 3. Субъективно-оценочное образование в языковом контексте.30

§ 4. Появление у субъективно-оценочных образований несвойственных им функций.45

§ 5. Опрощение субъективно-оценочных образований.52

§ 6. Субъективно-оценочные производные и их производящие как члены словообразовательных оппозиций.65

§ 7. Парадигматика субъективно-оценочных образований.77

ГЛАВА ВТОРАЯ

Стилистика субъективно-оценочных образований.83

§ 1. История вопроса.83 /

§ 2. Значения словообразовательное и стилистическое. 88

§ 3. Стилистические морфемы.89

§ 4. "Окраска" и "оттенок".90

§ 5. Субъективная оценка и коннотация.92 f,

§ 6. Субъективно-оценочные образования как средство выражения иронии.95

§ 7. Стилистические функции субъективно-оценочных образований.96

§ 8. Субъективно-оценочные образования и функциональные стили.100

§ 9. Субъективно-оценочные образования в нелитературных формах русского языка.107

§ 10. Субъективно-оценочные образования в контексте языковом, национальном и индивидуально-психологическом.".111 ^

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Имя существительное.118

§ 1. Субъективная оценка предмета. .118

§ 2. Разновидности субъективно-оценочного значения имен существительных. 119

§ 3. Древнейшие уменьшительные суффиксы.133

§ 4. Суффиксы существительных, использующиеся в русской письменности с XVв. 157

§ 5. Субъективно-оценочные суффиксы, вошедшие в русский литературный язык в XIX в, и другие.172

§ 6. Суффиксы существительных, субъективно-оценочное значение которых не является основным.185

§ 7. Субъективно-оценочные приставки имен существительных.192

§ 8. Субъективно-оценочные личные собственные имена.193

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Имя прилагательное.199

§ 1. Субъективная оценка качества.199

§ 2. Разновидности субъективно-оценочного значения у прилагательных.201

§ 3. Субъективно-оценочные суффиксы прилагательных.204

§ 4. Субъективно-оценочные приставки прилагательных.211

ГЛАВА ПЯТАЯ

Наречие.215

§ 1. Признак признака и его субъективная оценка.216

§ 2. Субъективно-оценочные суффиксы наречий.217

§ 3. Субъективно-оценочные приставки и конфиксы наречий.220

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Глагол.222

§ 1. Субъективная оценка действия.222

§ 2. Субъективно-оценочные глаголы: история вопроса.223

§ 3. Субъективно-оценочные суффиксы глаголов.225

§ 4. Субъективно-оценочные приставки глаголов.228

§ 5. Субъективно-оценочные конфиксы глаголов.232

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Семантический способ субъективно-оценочного словообразования.237

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Категория субъективной оценки в русском языке»

Актуальность исследования. Данная работа представляет собой первое систематическое исследование одной из словообразовательных категорий современного русского языка - категории субъективной оценки. Анализируются пути ее формирования, состав иктура, определяется место среди других языковых категорий.

К настоящему времени написано немало работ, посвященных субъективно-оценочным образованиям, в основном это статьи, в которых нет единства мнений ни по вопросу о языковом статусе этих форм, ни об их семантике, ни о их системной организации в русском языке. Из монографий можно назвать лишь книги С.С.Плямоватой "Размерно-оценочные имена существительные в современном русском языке" (М., 1961) и Р.М.Рымарь "Лексическая и грамматическая деривация имен существительных категории субъективной оценки в языке фольклора" (Горловка, 1990). Как уже видно из названий, исседования посвящены узким вопросам субъективно-ценочного словообразования; то же самое можно сказать о кандидатских диссертациях (более десяти), написанных по данной теме.

Научная новизна. Исследователи субъективно-оценочных производных обычно ограничиваются описанием имен, чаще - существительных, реже - прилагательных. Единичны публикации, посвященные субъективно-оценочным наречиям. Глаголы же, имеющие словообразовательное значение субъективной оценки, практически не исследовались, хотя их существование в русском языке было доказано В.М.Марковым в 1969 г.

Достоверность полученных результатов определяется как большим количеством и разнообразием источников, так и количеством собранного фактического материала: в тексте диссертации подвергнуто анализу около тысячи слов со словообразовательным значением субъективной оценки, в целом же в процессе исследования было собрано и проанализировано более двух тысяч субъективно-оценочных образований.

Исследование субъективно-оценочных образований осуществлялось путем применения различных лингвистических методов - описательного, исторического, структурного, стилистического, количественного. Были использованы следующие методики: методика наблюдения, позволившая выявить производные субъективной оценки в текстах, заметить их своеобразие на фоне других единиц; методика описания, использовавшаяся в целях фиксирования, систематизации и характеристики собранных фактов; методика сопоставления субъективно-оценочных образований и исходных слов, а также производных субъективной оценки между собой, что помогло обнаружить их сходства и различия, отделить существенное от несущественного, языковое от речевого; методика исторического сравнения, применявшаяся в целях анализа развития категории субъективной оценки в целом, ее подгрупп и единиц; методика транс формации - формы субъективной оценки в некоторых контекстах заменялись на исходные, неоценочные, в целях выявления семантической специфики первых; методика д и-стрибутивного анализа, которая использовалась для изучения речевого окружения субъективно-оценочных образований и их способности сочетаться с другими словами; методика внеязыкового соотнесения и мн. др.

Результаты настоящего исследования были представлены в 20 докладах на научных конференциях в Ижевске, Омске, Красноярске, Тюмени, Кирове, Казани. По теме исследования разработан спецкурс для студентов филологического факультета и издано учебно-методическое пособие. В 1985 г. защищена кандидатская диссертация "История грамматического развития существительных субъективной оценки". Опубликовано 20 статей и тезисов. В полном объеме результаты изучения субъективно-оценочных образований отражены в монографии "Категория субъективной оценки в русском языке" (Ижевск, 1997. 264 е.).

История изучения категории субъективной оценки в русском языке. Традиция выделения в классе имен образований с уменьшительными суффиксами восходит к учениям древнегреческих авторов. Еще Аристотель писал о них в "Риторике": "Уменьшительным называется выражение, представляющее зло и добро меньшим, чем они есть на самом деле; Аристофан в шутку говорил в своих "Вавилонянах" вместо золота - золотце, вместо платья -платьице, вместо поношение - поношеньице и нездоровьице. Но здесь следует быть осторожным и соблюдать меру в том и другом" . Таким образом, греческому философу было известно об этих именах немало: что уменьшительное слово может быть использовано не только для обозначения реально малого предмета, но и для ослабления какого-нибудь сильного впечатления ("зло и добро меньшим"), что уменьшительные имена могут применяться "ради шутки"", и даже то, что не во всяком стиле речи пригодны такие слова ("соблюдать меру").

Обычно, излагая историю русского языкознания, современные исследователи не называют обширного труда "Грамматично исказание об руском езику", написанного сербом Юрием Крижаничем в 1666 г. в ссылке в Тобольске. Fie без основания считается, что это грамматика не русского языка, а языка общеславянского, да к тому же созданного самим Крижаничем, и что она не имела "исторического значения и влияния на развитие русской науки. частью по непонятности языка., частью по неблагоприятным условиям личной судьбы автора" . Однако наше внимание не могла не привлечь эта замечательная работа, поскольку Крижанич впервые в русской науке подробно анализирует образование уменьшительных имен, причем не только существительных, но уже и прилагательных, указывает на некоторые особенности их склонения и даже дает рекомендации по их употреблению! Примечателен и сам термин, выбранный им, - "имена уменыпална", то есть "уменьшительные", который снова появится на страницах грамматик только в следующем веке, вытеснив собою устаревший "умалительные".

Крижанич, почти за 90 лет до Ломоносова, рассматривал интересующие нас производные в соответствии с их грамматическим родом, указывая при этом и на словообразующий аффикс: "Женска бо на ица: . ако сут уменшална: кт, Сестрица, главица, овчица" . О существительных среднего рода: "Уменшална им це: кт, Дитетце, Очце, Жалце, Коленце, Оконце.". Уменьшительные существительные мужского рода, пишет автор, "идут на ец, иц, ок: кт, Братец, Коньиц, Синок. по руску идет цов: . Братцов: или паче. Братцев".

Именно у Ю.Крижанича впервые находим наблюдение, касающееся уменьшительных прилагательных (нам неизвестно, чтобы кто-либо до него писал об этом): "Уменшална. . По руску наенок, или онок, кт. Маленок, Сладенок, Топленок, Скоренко, Худенко."

В соответствии со своими лингвистическими пристрастиями автор дает некоторые рекомендации по употреблению уменьшительных существительных среднего рода. Его негативное отношение к производным на -ко, -енко, -ишко было вызвано их яркой стилистической сниженностью в русском языке XVII в. Описанные ученым уменьшительные имена во многом отражают лексический состав именно русского языка того периода (сестрица, оконце, братец, сладенек, скоренько и др.), и будь грамматика Крижанича широко известна в XVII - XVIII вв., наблюдения относительно данной группы имен (не говоря уже о всей работе в целом) несомненно привлекли бы внимание ученых.

Итак, начало научному описанию субъективно-оценочных имен было положено еще в работах ученых древнего мира и перенесено на русскую почву грамматистами XVI - XVII вв. Именно тогда были сделаны первичные наблюдения в этой области. Но только в середине XVIII в. эта группа производных имен получила первое достаточно полное систематическое описание в "Российской грамматике" М.В.Ломоносова. В ней все субъективно-оценочные образования рассмотрены в одном разделе, имеющем название "О именах увеличительных и умалительных". Такое объединение разнооформленных слов свидетельствует о том, что ученый осознавал производные этих двух типов членами одной большой группы. Ломоносов обнаружил сложность семантики русских субъективно-оценочных имен, описал их морфологию, отметил случаи опрощения и т.д.

Следующий значительный шаг в изучении и описании субъективно-оценочных производных был сделан А.А.Барсовым в его "Российской грамматике" (1783 - 1788). Эта замечательная работа не была в свое время опубликована, хотя существование нескольких списков показывает, что ею все-таки пользовались. Кроме того, автор имел возможность распространять свои взгляды в устном преподавании. В его грамматике уточняется большинство ломоносовских положений в части субъективно-оценочного словообразования, даются более точные определения терминов, в деталях описывается сам процесс образования увеличительных и уменьшительных имен, делается замечание о возможности повторного присоединения уменьшительного суффикса к слову и т. д.

В первой половине XIX в. о субъективно-оценочных производных писали такие ученые, как Греч, Востоков, Павский и др. Н.И.Греч одним из первых обратил внимание на некоторые особенности функционирования субъективно-оценочных образований, в частности, на то, что "правило требует, чтоб к уменьшительному существительному присоединяемо было и прилагательное уменьшительное", что уменьшительные имена часто используются просто "из учтивости". Им были определены и основные причины опрощения существительных с уменьшительными суффиксами, и многое другое. А.Х.Востоков уточнил наблюдения своих предшественников, пояснил, что представляют собой имена ласкательные и уничижительные, первым обнаружил в русском языке "уменьшительные в собственном смысле" и т.д. Среди явных находок Г.П.Павского отметим следующие: он заметил, что увеличительное и уменьшительное имя может передавать отношение не только к названному предмету, но и к человеку, которому этот предмет принадлежит; что субъективно-оценочное производное может быть 2-й и 3-й "степени уменьшения"; одним из первых он обратил внимание на разноударность некоторых омонимичных субъективно-оценочных морфем: у него впервые находим материал по названиям лиц, суффиксы которых вместе с основным словообразовательным значением выражают и отношение к названному лицу; и наконец, Павский первым пишет о том, что уменьшительные существительные часто используются для "изображения переносного значения вещей" и др.

Во второй половине XIX в. новые исследования в области субъективно-оценочного словообразования были предствалены в работах Буслаева и Аксакова. В грамматике Ф.И.Буслаева слова с субъективно-оценочными морфемами впервые были рассмотрены с исторической точки зрения. В сочинениях К.С.Аксакова привлекает поразительная тонкость семантического анализа.

Работы, полностью посвященные категории субъективной оценки, начали появляться лишь в первой половине XX в. Прежде всего это труд А.Белича "К истории развития славянских суффиксов уменьшительности и увеличительности" и статья И.Э.Мандельштама "Об уменьшительных суффиксах в русском языке со стороны их значения". XX век принес с собой дальнейшее осмысление субъективно-оценочных образований как слов со специфическим, модификационным, словообразовательным значением.

Основными словообразовательными средствами для выражения субъективно-оценочных значений в русском языке являются морфемы. Чаще - суффиксы, напр.: дом -домик, белый - беленький, боком - бочком, сказать - сказануть. Но также и приставки: длинный - предлинный, и конфиксы: лежать - разлежаться. При их помощи выражается отношение говорящего к тому, что названо производящей основой. Класс таких производных слов и составляет категорию субъективной оценки - одну из словообразовательных категорий современного русского языка, в которой объединяются слова разных частей речи.

Понятие "субъективная оценка" может быть определено как индивидуальное суждение о каком-либо предмете, его свойствах и признаках (прежде всего - размерных), а также действии или состоянии, которое влечет за собой положительное или отрицательное отношение к этому субъекта речи и сопровождается разнообразными эмоциями. Таким образом, субъективная оценка - это результат одновременно и мыслительной, и психической деятельности человека.

Субъективно-оценочное образование обычно сохраняет принадлежность к той же части речи, что и его производящее, а лексическое значение производного лишь несколько видоизменяется по сравнению с исходным словом. Все это выделяет образования субъективной оценки на фоне другой производной лексики и создает для исследователей немало проблем теоретического характера. Широко известна, например, дискуссия о том, считать ли их самостоятельными словами или это только формы слов.

Заключение диссертации по теме «Русский язык», Шейдаева, Светлана Григорьевна

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Категория субъективной оценки - одна из модификационных словообразовательных категорий русского языка. В ней на основе общности словообразовательного значения объединены производные слова разных частей речи - существительные, прилагательные, наречия и глаголы. Словообразовательное значение субъективной оценки - это обобщенное, системное языковое значение, которое выявляется в рядах производных с разными формантами и разными способами словообразования. Субъективно-оценочное словообразовательное значение есть часть семантики производного слова; в случаях морфемного словопроизводства оно закреплено за аффиксом. Субъективно-оценочное производное и его производящее имеют общую предметно-понятийную соотнесенность, отличаются же они тем, что первое выражает еще и оценку названного. Оценка осуществляется на основе представлений субъекта о норме (в размере, по форме, качеству, количеству, интенсивности и другим признакам предмета речи) и обычно сопровождается выражением эмоций, которые появляются в связи с отклонением от нормы в ту или иную сторону. Словообразовательная семантика субъективно-оценочных образований, связанная с выражением сложных, порой противоречивых переживаний людей, не может быть простой. Ее составляющие (значения размерно-оценочное, оценки качества, положительные и отрицательные. эмоционально-оценочные значения) органично связаны между собой и составляют единый комплекс. Разновидностями субъективно-оценочного значения у имен существительных являются значения уменьшительное, уменьшительно-ласкательное, ласкательное, пренебрежительное, уничижительное, увеличительное и др.; у имен прилагательных и наречий уменьшительному и уменьшительно-ласкательному значениям соответствуют значения ослабленной степени проявления признака и смягчительное, а увеличительному значению - усилительное, усилительно-ласкательное, усилительное с негативными оттенками; у глаголов уменьшительному значению соответствует значения ослабленности и непродолжительности действия, смягчительное значение, а увеличительному - значения повышенной интенсивности и чрезмерной длительности действия в сопровождении различных оттенков, чаще негативного характера.

Субъективно-оценочные производные образуются в современном русском языке как морфемным (суффиксация, префиксация, конфиксация), так и семантическим способом. То, что субъективно-оценочное значение нашло свое выражение на морфемном уровне, убедительно свидетельствует о его системно-языковой природе. Это обобщенное, типизированное (языковое) значение, а не психологически-индивидуальное (речевое). Оно обнаруживается у языковой единицы как в самом широком, так и в минимальном контексте.

Размерно-оценочные значения приобретают в речи самые разные (часто - довольно устойчивые) эмоционально-оценочные оттенки. Уменьшительность, например, может оказаться в одном случае положительной характеристикой предмета, признака или действия, а в другой - отрицательной. В связи с этим семантическая структура словообразовательного значения субъективной оценки усложняется. Такие значения определяются уже как уменьшительно-ласкательное, уменьшительно-уничижительное и т.д. Эмоционально-оценочные значения передаются в современном русском языке при помощи специальных морфем, в значении которых уже отсутствует размерный оттенок.

В процессе функционирования в речи семантика субъективно-оценочных образований может заметно варьироваться под влиянием меняющихся условий употребления. Производные с положительно-эмоциональными языковыми значениями в ироническом контексте нередко воспринимаются как отрицательно-оценочные, а слова с уменьшительным или увеличительным словообразовательным значением могут быть использованы для выражения усиления, подчеркивания какого-либо признака и т. д. Все эти оттенки, появляющиеся и исчезающие вместе с речевой ситуацией, понимаются некоторыми исследователями как типовые для субъективно-оценочных аффиксов. В связи с этим они начинают трактоваться как чисто стилистические (или коннотативные), не имеющие устойчивого языкового значения. Нисколько не отрицая особой стилистической роли, которую играют в современном русском языке субъективно-оценочные производные, весьма избирательно использующиеся в разных стилях речи, подчеркнем: это формы словообразования, составляющие в языковой системе особую категорию.

Категория субъективной оценки - это одна из немногих словообразовательных категорий, в которой на основе общности типового значения и способов его выражения оказываются объединенными слова разных частей речи. Их единая языковая природа обнаруживается и при реализации этих единиц в речевых текстах, в рамках которых они влияют друг на друга как в отношении выбора форм, так и семантически. Широко известно, например, "согласование в степени уменьшительности". Еще более заметно взаимовлияние разных форм субъективной оценки внутри одной части речи. Так, у субъективно-оценочных существительных среднего рода, сближенных в сфере категории субъективной оценки с существительными мужского рода, в родительном падеже множественного числа развивается флексия -ов (-ев) .

Обилие форм и значений в кругу субъективно-оценочных образований в русском языке свидетельствует о том, что эта языковая категория возникла очень давно. Судя по памятникам письменности, первичными оппозициями, обусловившими появление категории субъективной оценки, были противопоставления существительных с уменьшительными суффиксами производящим их именам. В настоящее время минимальными структурными единицами категории субъективной оценки в русском языке являются не только словообразовательные оппозиции производящее - уменьшительное производное (увеличительное, эмоционально-оценочное), но также и уменьшительное - увеличительное, ласкательное - уничижительное и т.д. Объединяет такие пары мотивирующее их слово и единство в предметно-понятийной соотнесенности, противопоставляются же они своими словообразовательными значениями. Отдельные словообразовательные оппозиции, связанные общностью производящей основы, составляют словообразовательную парадигму. Разные субъективно-оценочные парадигмы благодаря общности типового значения и способов его выражения объединяются и составляют категорию субъективной оценки в русском языке.

Субъективно-оценочные образования на протяжении всей истории русского языка не были стилистически нейтральными, их частотность в разных функциональных стилях очень неодинакова. Они являются характернейшей чертой разговорной речи, где присутствуют во всем своем разнообразии. Без субъективно-оценочных слов этот вид русской речи приобретает оттенок официальности, что ведет к разрушению стиля беседы. В разных публицистических произведениях говорящие по-русски довольно часто прибегают к субъективно-оценочным образованиям в целях прямого выражения оценки предмета речи. В работах научного стиля присутствуют только образования с уменьшительными значением (увеличительность выражается описательным способом). В современных текстах, написанных в официально-деловом стиле, производные субъективной оценки отсутствуют, хотя в прошлом они были неотъемлемой чертой языка деловых бумаг. И, наконец, в художественной литературе, с ее многообразием жанров и индивидуальных авторских стилей, потенциал русского субъективно-оценочного словообразования реализуется во всем своем объеме. Именно в художественных текстах отражено все богатство субъективно-оценочной лексики, созданной в русском языке как морфемным, так и семантическим способами.

Производные субъективной оценки являются составной частью лексики нелитературных форм русского языка. В современном просторечии используются, в основном, слова с увеличительным и негативно-оценочными значениями. Для диалектной речи, в связи с ее большой вариативностью, характерна повышенная частотность и удивительное разнообразие форм субъективной оценки. Совершенно особую (стилеобразующую) роль играют субъективно-оценочные образования в произведениях устного народного творчества.

Категория субъективной оценки - в том виде, в каком она представлена в современном русском языке, - явление весьма оригинальное, самобытное. Отражение субъективно-оценочных значений не только на лексико-семантическом (что есть во всех языках), но и на формальном уровне (в "анатомии" языка) свидетельствует о том, что выражение субъективной оценки для русского мироощущения - это одна из его сущностных характеристик.

Современный русский литературный язык особенно богат разнообразными субъективно-оценочными суффиксами имен существительных. Среди них есть такие, которые появились еще в праславянский период, такие, что сформировались в древнерусском языке, есть и собственно русские морфемы. Процесс образования новых суффиксов субъективной оценки продолжается и в наше время. Древнейшими деминутивными морфемами являются суффиксы с элементом -г/-. Среди них суффикс существительных среднего рода -ц(е,о)/-иц(е) сохранил свою производящую силу практически в полном объеме, суффикс мужских имен -ец оказался побежденным в конкурентной борьбе с уменьшительными суффиксами -ок/-ек и -ик, а также с омонимичным ему суффиксом лица, суффикс имен женского рода -ц(а)/-иц(а) резко сократил свою продуктивность еще в XVII в.

Судьба уменьшительных суффиксов, восходящих к -ък-, также не была одинаковой. Суффикс -ок, вытеснивший из деминутивного словообразования суффикс -ец, сам испытал воздействие со стороны более молодой и активной морфемы -ик. Сталкиваясь в односоставных образованиях (типа листок - листик), эти синонимичные аффиксы постепенно развивали различие значений, в результате чего в настоящее время суффикс -ок1-ек медленно уходит из категории субъективной оценки в сферу предметности. Одним из результатов взаимодействия этих двух уменьшительных морфем явилось создание нового субъективно-оценочного суффикса -чик, который хотя и используется пока на правах варианта суффикса -ик, однако уже заметна его большая способность к выражению положительных эмоционально-оценочных значений. То же самое наблюдается и в паре женских суффиксов -к(а) и -очк(а), где функцию выражения -эмоционального отношения приняла на себя "дочерняя" сложная морфема, а суффикс -к(а) на ее фоне либо заметно "огрубел" (все чаще используется для выражения негативных эмоций), либо, как и суффикс ок, воспринимается как морфема, выражающая лишь идею предметности в различных ее вариациях. Суффикс -к(о) вообще оказался мало востребованным в системе русского языка в связи с сохранившейся высокой продуктивностью суффикса -ц(е). Практически все уменьшительные существительные на -ко, использующиеся в настоящее время, - это образования прошлых веков.

В XV в. в русской письменности получили распространение новые субъективно-оценочные суффиксы имен существительных. Это различающиеся стилистически увеличительные суффиксы -ищ- и -ин(а), уничижительные -ишк-, -онк-/-енк- и рано вышедший из употребления -енц-, ласкательный безударный суффикс -ушк- и пренебрежительный ударный суффикс -ушк-, уменьшительно-ласкательные -ышк- и еньк- /-оньк. Большинство из этих морфем являются производными, что также свидетельствует о более позднем их образовании. Необходимость в появлении новых морфем именно в данный период была напрямую связана с изменением ситуации в обществе и языке: на протяжении XV в. создавалось Московское государство и "только с XV в. ведет свое начало собственно русский язык" . Выражение в языке формирующегося самосознания народа, отличного от сопредельных, проявилось, в частности, в создании многих новых аффиксов, дифференцирующих понятия о предметах реального мира, отношениях между ними и человека к ним. Именно в этот период размерно-оценочные морфемы начинают активно приобретать вторичную функцию - выражения эмоциональной оценки. При их недостаточности создаются новые, сложные, суффиксы субъективной оценки, уже специально предназначенные исключительно для выражения эмоционально-оценочной функции.

В XIX в. на страницы произведений художественной литературы из разных форм устной речи проникают субъективно-оценочные образования с новыми для литературного языка суффиксами -аг(а), -уг(а), -ак(а), -ук(а), -ул(я), -ух(а) и др., созданными семантическим путем от суффиксов лица.

В речи существительные с субъективно-оценочными суффиксами часто сопровождаются прилагательным, которые как бы дублируют их формально и семантически, напр.: узенькая щелочка, высоченный домина. Зависимость прилагательных от существительных в таких случаях очевидна. Однако имеющаяся возможность самостоятельного использования таких слов (напр.: мальчик умненький, гора высоченная), а также разнообразие субъективно-оценочных аффиксов прилагательных свидетельствует об определенной независимости форм и значений прилагательных субъективной оценки. Основными суффиксальными средствами выражения субъективно-оценочных значений в кругу имен прилагательных являются суффиксы -оват-/-еват- и -еньк-/-оньк-, выражающие преимущественно уменьшительное значение и положительные эмоции, суффиксы -охонък-/-ехоньк- и -ошеиьк-/-ешеньк-, использующиеся для выражения увеличительного значения и положительных эмоций, суффиксы -ущ- и -енн-, являющиеся средствами выражения увеличительного значения и преимущественно негативных эмоций. Словообразовательными синонимами последних нередко выступают прилагательные с суффиксом -ейш-/-айш-.-При помощи приставок пре-, раз-/рас- и наи- образуются прилагательные с увеличительным (усилительным) значением. На высокую степень проявления признака и даже признака, выходящего за пределы нормы, указывают приставки сверх-, архи-, ультра-, супер-, экстра-, гипер-. Из уменьшительных приставок имен прилагательных известна лишь приставка по-, при помощи которой смягчается семантика сравнительных форм прилагательных.

В результате образования наречий от субъективно-оценочных прилагательных и существительных морфемы со значением субъективной оценки в составе данных производных единиц были осознаны как внутринаречные средства словообразования в связи с соотнесенностью этих единиц в речи с одноосновными образованиями без субъективно-оценочных морфем (напр.: быстренько и быстро, бочком и боком). В современном русском литературном языке в сфере наречий функционируют уменьшительный суффикс -оват-/-еват-, эмоционально-оценочный -енък-/-оньк-, усилительные суффиксы -ехоньк-/-охоньк- и -ешеньк-Аошеньк-, а также суффиксы -к-, -ьшк- и некот. др. Кроме того, используются приставки уменьшительная по- и усилительная пре-, в некоторых случаях вычленяется уменьшительно-смягчительный конфикс по-ньку и по-у.

Выражение субъективной оценки в глаголе обычно сочетается с целым рядом других его значений, в результате чего субъективно-оценочное глагольное словообразование оказывается как бы скрытым от глаз исследователя за общей сложной глагольной семантикой. Однако если учитывать, что основные признаки субъективно-оценочного производного глагола должны быть в принципе теми же, что и признаки других членов категории субъективной оценки (выражение субъективной оценки того, что названо производящей основой и т. д.), а кроме того иметь в виду модификационную словообразовательную природу значений и форм субъективной оценки любой части речи (отличаются от производящих некоторым видоизменением обозначенного ими понятия), а также то, что выражение субъективной оценки в производном слове может сочетаться с другими его словообразовательными значениями, то становится очевидным, что и глагольные слова создаются в русском языке при помощи множества разнообразных субъективно-оценочных аффиксов. Из глагольных суффиксов субъективной оценки лишь ану(тъ) используется в литературном языке, все остальные находятся в настоящее время за пределами литературной нормы. Глаголы с усилительным значением образуются при помощи приставок из-/ис-, раз-/рас-, за-, пере- и др., а также конфиксов из/с-ся, раз/с-ся, раз/с-ива(ть), за-ся, на-ся, на-ива(ть), об-ся, у-ся, вы-ива(ть). Значение ослабленности действия передается при помощи приставок по-, под-, при- и конфиксов по-ива(ть), под-ива(ть), при-ива(ть).

Список литературы диссертационного исследования доктор филологических наук Шейдаева, Светлана Григорьевна, 1998 год

1. Аванесов Р.И. К истории чередования согласных при образовании уменьшительных существительных в праславянском языке // Р.И.Аванесов. Русская литературная и диалектная фонетика. М., 1974. С.260-275.

2. Агаронян И.В. К проблеме слов с суффиксами субъективной оценки // Актуальные вопросы лексики, словообразования, синтаксиса и стилистики современного русского языка. Науч. труды Куйбыш. пед. ин-та. Т. 120. Куйбышев, 1973. С. 38 45.

3. Азарх Ю.С. К истории словообразовательных типов названий детенышей и детей в русском языке // Общеславянский лингвистический атлас. Материалы и исследования. 1976. М., 1978. С. 229-255.

4. Азарх Ю.С. К истории словообразовательных типов вторичных собирательных в русском языке // Исследования по исторической морфологии русского языка. М., 1978. С. 49 -65.

5. Азарх Ю.С. Слова на -иха в русском языке // Общеславянский лингвистический атлас. Материалы и исследования. 1977. М., 1979. С. 175 195.

6. Азарх Ю.С. К истории существительных с суффиксами субъективной оценки в русском языке // Общеславянский лингвистический атлас. Материалы и исследования. 1978. М., 1980. С. 267.-291.

7. Азарх Ю.С. Существительные на -А с экспрессивными суффиксами типа "гласный + задненебный согласный" в русских говорах // Русские народные говоры. Лингвогеографические исследования. М., 1983. С. 108 120.

8. Азарх Ю.С. Словообразование и формообразование существительных в истории русского языка. М., 1984.

9. Аксаков К.С. Опыт русской грамматики. М., 1860. Ч. 1.

10. Аксаков К.С. Сочинения филологические. 4.1. Поли. собр. соч. Т. 2. М., 1875.

11. Александров А.И. Ударение имен существительных с суффиксом -ик в русском языке / Русский филологический вестник. Т. VII. Год 4-й. Варшава, 1882. С. 30 60.

12. Алексеева А.П. Средства выражения общего словообразовательного значения глаголов с начальным об-, о- // Синонимия и смежные явления в русском языке. Ижевск, 1988. С. 49-53.

13. Античные теории языка и стиля. М.; Л., 1936.

14. Арапова М.В., Арапова Н.С. К истории словообразовательной модели баран -барашек, гребень гребешок, корень - корешок, окно - окошко // Этимологические исследования по русскому языку. Вып. V. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1966. С. 5 - 12.

15. Арапова Н.С. Образование деминутивов в истории русского языка. Автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1967.

16. Арбатская Е.Д. Имена прилагательные с суффиксом -енн- // Русский язык в школе. 1982. №4. С. 80.

17. Арно А., Лансло Кл. Грамматика общая и рациональная Пор-Рояля. М., 1990.

18. Архарова Д.И. Полисубъективность как специфическое свойство семантики оценочных прилагательных // Слово в системных отношениях на разных уровнях языка. Свердловск, 1987. С. 59 65.

19. Ахманова О.С. Очерки по общей и русской лексикологии. М., 1957.

20. Барсов A.A. Краткая латинская грамматики, сочиненная г. Целларием, испр. и умноженная г. Геснером с нем. на Российский переведена. проф. Антоном Барсовым. М., 1762.

21. Барсов A.A. "Российская грамматика" А.А.Барсова. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1981. у 22. Безруков В.И. Эмоционально-экспрессивный фактор и лексическое значение //

22. Вопросы лексикологии. Сб. 97-й. Свердловск, 1969. С. 29 39.

23. Белинский В.Г. Полное собрание сочинений. М., 1953. Т. 1.

24. Белинский В.Г. Полное собрание сочинений. М., 1953. Т. 9.

25. Беломорец В.П. Оценочное именное словообразование в современном русском языке // Питания словотвору. Киев, 1979. С. 75 81.

26. Белошапкова Т.В. Неполнота действия и способы ее выражения в современном русском языке. М., 1990.

27. Березин Ф.М. История русского языкознания. М., 1979.

28. Березин Ф.М., Головин Б.Н. Общее языкознание. М., 1979.

29. Бернштейн С.Б. Очерк сравнительной грамматики славянских языков. Чередования. Именные основы. М., 1974.

30. Богородицкий В.А. Общий курс русской грамматики. М.; Л., 1935.

31. Богородицкий В.А. Очерки по языковедению и русскому языку. М., 1939.

32. Болтин И.Н. Примечания Болтина на начертание для составления Славено-Российского толкового словаря // Сочинения Державина с объяснительными примечаниями Я.Грота. Т. 5. СПб., 1876.

33. Болховитинов Е. О личных собственных именах у славянорусов // Вестник Европы. Ч. LXX. М., 1813. С. 16-21.

34. Бошкович Р. Основы сравнительной грамматики славянских языков. Фонетика и словообразование. М., 1984.

35. Булаховский JT.A. Исторический комментарий к литературному русскому языку. Харьков Киев, 1937.

36. Булаховский JI.A. Деэтимологизация в русском языке // Труды Ин-та русск. яз. Т. 1.М.; Л., 1949. С. 175 186.

37. Булаховский Л.А. Курс русского литературного языка. Т. II. Киев, 1953.

38. Булаховский Л.А. Русский литературный язык первой половины XIX века. М.,1954.

39. Булич С.К. Очерк истории языкознания в России. Т.1. СПб., 1904.

40. Буслаев Ф.И. Опыт исторической грамматики русского языка. 4.1 2. М., 1858.

41. Буслаев Ф.И. О преподавании отечественного языка. Л., 1941.

42. Буслаев Ф.И. Историческая грамматика русского языка. М., 1959.

43. Васильев В.А. Грамматические разыскания. СПб., 1845.

44. Васильев Л.М. Номинативное, семантическое и формальное словообразование // Общие проблемы деривации и номинации. Словообразование в аспекте взаимодействия разных уровней, языка. Омск, 1988. С. 3 4.

45. Вендина Т.И. Суффиксы с Г-основой (из русского диалектного словообразования) // Общеславянский лингвистический атлас. Материалы и исследования. 1979. М., 1981. С. 247 272.

46. Вендина Т.И. Дифференциация славянских языков по данным словообразования. М., 1990.

47. Виноградов В.В. Современный русский язык. Вып. 2-й. Грамматическое учение о слове. М., 1938.

48. Виноградов В.В. О грамматической омонимии в современном русском языке Н Русский язык в школе. 1940. № 1. С. 1 12.

49. Виноградов В.В. О формах слова // Известия АН СССР. Отд. Лит. и яз. Т. 3. Вып. I.1944.

50. Виноградов В.В. Русский язык. Грамматическое учение о слове. М., 1947.

51. Виноградов В.В. Общелигвистические и грамматические взгляды акад. Л.В.Щербы // Памяти академика Льва Владимировича Щербы. Сб. статей. М., 1951. С. 31 -62.

52. Виноградов В.В. Русский язык (грамматическое учение о слове). М., 1972.

53. Виноградов В.В. Очерки по истории русского литературного языка XVII XIX веков. М., 1982.

54. Виноградова В.Н. Стилистические средства словообразования // Стилистические исследования. М., 1972. С. 175 244.

55. Винокур Г.О. Избранные работы по русскому языку. М., 1954.

56. Винокур Г.О. О языке художественной литературы. М., 1991.

57. Винокур Т.Г. Закономерности стилистического использования языковых единиц. М„ 1980.

58. Водовозов В. Имена уменьшительные и ласкательные, увеличительные и уничижительные // Учитель. Т. VI. № 11 12. СПб., 1866. С. 406 - 414.

59. Волков С.С. Лексика русских челобитных XVII в. Формуляр, традиционные этикетные и стилевые средства. Л.: Изд-во Ленин, ун-та, 1974.

60. Вольф Е.М. Варьирование в оценочных структурах // Семантическое и формальное варьирование. М., 1972. С. 273 294.

61. Вольф Е.М. Функциональная семантика оценки. М., 1985.

62. Востоков А.Х. Сокращенная русская грамматика для употребления в низших учебных заведениях. СПб., 1831.

63. Востоков А.Х. Русская грамматика. по начертанию его Сокращенной грамматики полнее изложенная. СПб., 1831.

64. Востоков А.Х. Русская грамматика. Изд. 10-е. СПб., 1859.

65. Галкина-Федорук Е.М. Об экспрессивности и эмоциональности в языке // В.В.Виноградову в день его 60-летия. Сб. статей по языкознанию. М: Изд-во Моск. ун-та, 1958. С. 103 125.

66. Гвоздев А.Н. Очерки по стилистике русского языка. М., 1952.

67. Гвоздев А.Н. Современный русский литературный язык. 4.1. Фонетика и морфология. М., 1958.

68. Говердовский В.И. Диалектика коннотации и денотации // Вопросы языкознания. 1985. №2. С. 71-79.

69. Голуб И.Б., Розенталь Д.Э. Секреты хорошей речи. М., 1993.

70. Городское просторечие. Проблемы изучения. М., 1984.

71. Грамматика русского языка. Т. 1. Фонетика и морфология. М., 1953.

72. Грамматика русского языка. Т. 1. Фонетика и морфология. М., 1960.

73. Грамматика современного русского литературного языка. М., 1970.

74. Грамматическая лексикология русского языка. Изд-во Казан, ун-та, 1978.

75. Граудина JI.K. Разговорные и просторечные формы в грамматике // Литературная норма и просторечие. М., 1977. С. 77 111.

76. Гребнев A.A. Функции форм субъективной оценки в произведениях В.Г.Белинского. Автореф. дис. канд. филол. наук. Куйбышев, 1954.

77. Греч Н.И. Практическая русская грамматика. СПб., 1827.

78. Греч Н.И. Пространная русская грамматика. Т. 1. Изд 2-е. СПб., 1830.

79. Громова Н.М. Утрата уменьшительного значения в некоторых именах существительных женского рода с суффиксом -к(а) // Вопросы русского языкознания. Кн. 2. Изд-во Львов, ун-та. 1956. С. 113 133.

80. Грот Я.К. Филологические разыскания. СПб., 1873.

81. Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М., 1984.

82. Давыдов И. Грамматика русского языка. СПб., 1849.

83. Даниелова A.A. Деминутивы в комплексных единицах словообразования в современном русском языке. Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 1986.

84. Даниленко В.П. Лексико-семантические и грамматические особенности слов-терминов // Исследования по русской терминологии. М., 1971. С. 7 63.

85. Данилова З.П. О суффиксальной синонимии в истории русского языка // Вопросы теории и методики изучения русского языка. Сб. 7. Изд-во Казан, ун-та, 1971. С. 28 35.

86. Дементьев A.A. Имена существительные с утраченной уменьшительностью // Русский язык в школе. 1948. № 1. С. 8 -11.\

87. Дементьев A.A. Уменьшительные слова в русском языке // Русский язык в школе. 1953. №5. С. 5 -11.

88. Дементьев A.A. Суффиксы -ак, -як (-ака, -яка), -чак, -ач, -ок, -ек (др. -окъ, -екъ), -очь, -ечь, -ук, -юк (-ука, -юка), -ык (-ыка), -ыч в русском языке // Учен. зап. Куйбыш. пед. инта. 1960. Вып. 32. С. 51-66.

89. Дементьев A.A. Существительные со сложными суффиксами субъективной оценки // Очерки по русскому языку и стилистике. Саратов, 1967. С. 205 212.

90. Дидковская В.Г., Черкасова А.Г, О лексико-семантической соотносительности производящих субстантивов и производных деминутивов // Системность русского языка. Новгород, 1973. С. 150- 166.

91. Егорова Г.В. Морфемное и семантическое словообразование имен существительных со значением подобия в русском языке // И.А.Бодуэн де Куртенэ и современная лингвистика. Сб. статей. Изд-во Казан, ун-та, 1989. С. 97 100.

92. Еселевич Н.Э. Образования со значением объективной уменьшительности в языке научной прозы М.В.Ломоносова // Очерки по истории русского языка и литературы XVIII в. (Ломоносовские чтения) Вып. 1. Изд-во Казан, ун-та, 1967. С. 6 19.

93. Еселевич И.Э. Словообразовательный тип при семантическом словообразовании // Учебные материалы по проблеме синонимии. Ижевск, 1982. 4.2. С. 27 28.

94. Ефимов А.И. Язык сатиры Салтыкова-Щедрина. Изд-во Моск. ун-та, 1953.

95. Жураковская Н.В. Экспрессивная лексика русских старожильческих говоров Среднеобского бассейна. Автореф. дис. канд. филол. наук. Томск, 1971.

96. Звегинцев В.А. Экспрессивно-эмоциональные элементы в значении слова // Вестник Моск. ун-та. Серия общ. наук. М., 1955. Вып. 1. С. 69 82.

97. Земская Е.А. Словообразовательные морфемы как средство художественной выразительности // Русский язык в школе. 1965. № 3. С. 53 58.

98. Земская Е.А., Китайгородская М.В., Ширяев E.H. Русская разговорная речь. Общие вопросы. Словообразование. Синтаксис. М., 1981.

99. Зеньковский В.В. История русской философии. Л., 1991. Т. 1-2.

100. Ибраев Л.И. Надзнаковость языка// Вопросы языкознания. 1981. № 1. С. 17 35.

101. Иванова И.П. Об основном грамматическом значении // Проблемы языкознания. Изд-во Ленин, ун-та. 1961, С. 86 89.

102. Иванова Н.Ф. Наречия с суффиксом эмоциональной оценки -еньк (-оньк) в современном русском языке // Русский язык в школе. 1965. № 1. С. 83 85.

103. Иванова Н.Ф. Прилагательные с суффиксом -оват- (-еват-) в сопоставлении с прилагательными на -еньк- (-оньк-) // Русский язык в школе. 1966. № 1. С. 70 74.

104. Иванова Н.Ф. Имена прилагательные с суффиксами субъективной оценки и соотносительные с ними слова в современном русском языке. Автореф. дис. . канд. филол. наук. М., 1968.

105. Ивашко Л.А., Мжельская О.С. Из словообразования имен прилагательных в псковских говорах // Вопросы грамматического строя в русских народных говорах. Петрозаводск, 1976. С. 21 29.

106. Ивин A.A. Основания логики оценок. М., 1970.

107. Историческая типология славянских языков. Киев, 1986.

108. Калайдович И.Ф. О степенях прилагательных и наречий качественных // Труды Общества любителей Российской словесности. М., 1823. Ч. 3. С. "107 119.

109. Карский Е.Ф. О суффиксах в русских словах типа теленок, Васенька, рученька, беленький // Е.Ф.Карский. Труды по белорусскому и другим славянским языкам. М., 1962. С. 7-10.

110. Кашевская Ю.И. Из наблюдений над оценочными словами в говоре с. Кабанск Бурятской АССР // Труды Иркут. ун-та. Сер. языкозн. Т. 73. Вып. 7. Иркутск, 1970. С. 63 74.

111. Классовский В. Русская грамматика. СПб., 1856.

112. Князькова Т.П. Русское просторечие второй половины XVIII века. JT., 1974.

113. Кожин А.Н. Уменьшительно-ласкательные имена существительные // Учен. зап. Моск. обл. пед. ин-та. Рус. язык. Т. 228. М., 1969. Вып. 15. С. 3 11.

114. Кожин А.Н. Литературный язык допушкинской России. М., 1989.

115. Кожина М.Н. Стилистика русского языка. М., 1993.

116. Козловская Т.Л. "Хочу сказать о языке сахарном, сладеньком, сусальном" // Русская речь. 1992. № 3. С. 55 57.

117. Колесов В.В. Мир человека в слове Древней Руси. Л., 1986.

118. Крижанич Ю. "Граматично изказание об руском езику, попа Юрка Крижанища, писана в Сибири" // Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских. Год 4-й. Кн. 1. М„ 1848. Кн. 4. М„ 1859.

119. Крушевский Н. Очерк науки о языке. Казань, 1883.

120. Кувалина С.С. Становление языковых стереотипов вежливости в эпистолярном жанре второй половины XVII первой четверти XVIII в. Автореф. дис. .канд. филол. наук. Куйбышев, 1974.

121. Кузьмин В.Ф. Объективное и субъективное (Анализ процесса познания). М.,1976.

122. Курганов Н. Письмовник, содержащий в себе науку российского языка со многим присовокуплением разного учебного и полезнозабавного вещисловия. 9-е изд. СПб., 1809.

123. Ларин Б.А. История русского языка и общее языкознание. М., 1977.

124. Лейбниц Г.В. Сочинения в 4-х томах. Т.2. М., 1983.

125. Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.

126. Ломоносов М.В. Полное собрание сочинений. Труды по филологии. М.; Л., 1952.1. Т. 7.

127. Лопатин В.В. О структуре суффиксальных оценочных наречий // Развитие современного русского языка. 1972. М., 1975. С. 232 234.

128. Лопатин В.В., Улуханов И.С. Сходства и различия в словообразовательных системах славянских языков // Славянское языкознание. IX международный съезд славистов. М., 1983. С. 169- 184.

129. Лосский Н.О. Условия абсолютного добра. М., 1991.

130. Лудольф Г.В. Русская грамматика. Оксфорд, 1696. Под ред. Б.А.Ларина. Л., 1937.

131. Лукьянова H.A. Экспрессивная лексика разговорного употребления. Новосибирск, 1986.

132. Макеева В.Н. История создания "Российской грамматики" М.В.Ломоносова. М.; Л., 1961.

133. Максимов В.И. Суффикс -ин(а) с усилительным значением // Вопросы языкознания. 1971. № 6. С. 109 115.

134. Максимов В.И. Суффиксальное словообразование имен существительных в русском языке. Л., Изд-во Ленин, ун-та, 1975.

135. Маманова Г.И. Семантическая структура категории оценки как основа ее типологии // Вопросы языкознания и литературоведения. Алма-Ата, 1974. С. 76 82.

136. Мандельштам И.Э. Об уменьшительных суффиксах в русском языке со стороны их„значения // Журнал министерства народного просвещения. 1903. Июль. СПб., 1903. С. 34 -66, 317-353.

137. Марков В.М. Явления суффиксальной синонимии в языке судебников XV XVI вв. // Учен. зап. Казан, ун-та. № 116. Кн. 1. 1956. С. 299 - 306.

138. Марков В.М. О происхождении глаголов на -ануть в русском языке // Acta universitatis wratislaviensis. № 106. Slavica wratislaviensia. I. Wroclaw, 1969. C. 135 150.

139. Марков В.М. Историческая грамматика русского языка. Именное склонение. М.,1974.

140. Марков В.М. Несколько замечаний о способах русского словообразования // Развитие синонимических отношений в истории русского языка. Ижевск, 1980. Вып. 2. С.69 77.

141. Марков В.М. О семантическом способе словообразования в русском языке. Ижевск, 1981.

142. Марков В.М. О генетивных формах имен существительных среднего рода на -ице в русском языке // Материалы конференции, посвященной Бодуэну де Куртенэ. Казань: Изд-во Казан, ун-та, 1989.

143. Маркова Э.В. К вопросу о словообразовательной синонимии в ее отношении к синонимии лексической // Развитие синонимических отношений в истории русского языка. Ижевск, 1980. Вып. 2. С. 9 12.

144. Маркова Э. В., Кривова Н.Ф. Современный русский язык. Словообразование. Ижевск, 1989.

145. Мартынов В.В. Праславянская и балто-славянская суффиксальная деривация имен. Минск, 1973.

146. Межжерина С.А. Оценочно-характеризующая лексика в научных трудах В.И.Ленина // Русский язык в школе. 1980. № 2. С. 72 76.

147. Метафора в языке и тексте. М., 1988.

148. Мещанинов И.И. Общее языкознание. Л., 1940.

149. Мигирин В.Н. Язык как система категории отображения. Кишинев, 1973.

150. Милославский И.Г. Морфологические категории современного русского языка. М„ 1981.

151. Моисеев А.И. Основные вопросы словообразования в современном русском литературном языке. Л., 1987.

152. Мышление: процесс, деятельность, общение. М., 1982.

153. Николаева Т.М. Системность семантической деривации в лексике русского языка И Актуальные проблемы истории русского языка. Казань, 1997. С. 57 59.

154. Новиков Л.А. Семантика русского языка. М., 1980.

155. Новое в лингвистике. Вып. VII. Социолингвистика. М., 1975.

156. Норман Б.Ю. Грамматика говорящего. СПб., 1994.

157. Обнорский С.П. Именное склонение в современном русском языке. Вып. 1. Единственное число. Л., 1927.

158. Общее языкознание. Формы существования, функции, история языка. М., 1970.

159. Огольцев В.М. Эмоциональные и экспрессивные значения суффикса имен прилагательных -еньк- (-оньк-) // Русский язык в школе. 1960. № 2. С. 8 -13.

160. Орнатовский И. Новейшее начертание правил Российской грамматики, на началах всеобщей основанных. Харьков, 1810.

161. Осипов Б.И., Гейгер P.M., Рогожникова Т.П. Язык русских деловых памятников XV XVIII вв. Фонетический, орфографический и стилистический аспекты. Омск, 1993.

162. Осипова Л.И. Закономерности словообразования и лексикализации деминутивов в русском литературном языке. Автореф. дис. .канд. филол. наук. М., 1968.

163. Осипова Jl.И. О некоторых разновидностях лексикализации слов с уменьшительно-ласкательными суффиксами // Русский язык в школе. 1968. № 5. С. 108 112.

164. Осипова Л.И. О словообразовательной классификации уменьшительно-оценочных имен существительных современного русского литературного языка // Учен. зап. Моск. обл. пед. ин-та. Т. 228. Рус. язык. Вып. 15. М., 1969. С. 12 25.

165. Осокина В. А. Бесприставочные глаголы с суффиксом -ыва-/ -ива- в вопросительных конструкциях и конструкциях с отрицанием в памятниках деловой письменности XVI XVII вв. // Вестник Удмуртского ун-та. 1993. № 4. С. 25 - 31.

166. Оссовецкий И.А. Стилистические функции некоторых суффиксов имен существительных в русской народной лирической песне // Труды ин-та языкознания. Т. 7. М., 1957. С. 466- 504.

167. Оссовецкий И.А. Лексика современных русских народных говоров. М., 1982.

168. Павский Г.П. Филологические наблюдения над составом русского языка. Второе рассуждение. Об именах существительных. СПб., 1842.

169. Павский Г.П. Филологические наблюдения над составом русского языка. Рассуждение второе. Отделение второе. Об именах прилагательных, числительных и о местоимениях. СПб., 1850.

170. Панфилов В.З. Философские проблемы языкознания. М., 1977.

171. Петрищева Е.Ф. Стиль и стилистические средства //Стилистические исследования. М., 1972. С. 107 174.

172. Петрищева Е.Ф. Стилистически окрашенная лексика русского языка. М., 1984.

173. Пешковский A.M. Русский синтаксис в научном освещении. Популярный очерк. М„ 1914.

174. Плямоватая С.С. О грамматической природе и классификации имен существительных с уменьшительно-экспрессивными суффиксами в современном русском языке // Русский язык в школе. 1955. № 6. С. 4 -11.

175. Плямоватая С.С. Размерно-оценочные имена существительные в современном русском языке. М., 1961.

176. Покуц В.П. Уменьшительные суффиксы имен существительных в современном русском литературном языке. Автореф. дис. канд. филол. наук. Киев, 1969.

177. Порохова О.Г. Лексика сибирских летописей XVII в. Л., 1969.

178. Потебня A.A. Из записок по русской грамматике. М.,-1958. Т. I II.

179. Потебня A.A. Из записок по русской грамматике. Т. III. Об изменении значения и заменах существительного. М., 1968.

180. Прищепчик A.M. Принципы подачи зооморфизмов в словаре // Словарные категории. М., 1988. С. 210 213.

181. Райлян C.B., Алексеев А.Я. Некоторые проблемы стилистического словообразования (на материале оценочной суффиксации французского глагола). Кишинев, 1980.

182. Рижский И. Введение в круг словесности. Харьков, 1806.

183. Родимкина A.M. Уменьшительно-оценочные существительные в современном русском языке. Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 1980.

184. Рожкова Г.И. Из истории уменьшительных образований существительных в русском языке. Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 1950.

185. Российская грамматика, сочиненная Императорскою Российскою Академиею. СПб., 1802.

186. Русская грамматика. Academia. Praha, 1979. Т. I.

187. Русская грамматика. M., 1980. Т. I.

188. Русский язык. Энциклопедия. М., 1979.

189. Рымарь P.M. Лексическая и грамматическая деривация имен существительных категории субъективной оценки в языке фольклора. Горловка, 1990.

190. Саляхова А. Слова с префиксом ультра- в русском языке // Русский язык в школе. 1986. № 1. С. 71 -73.

191. Санина Г.Г. Стилистические функции эмоционально-оценочных слов // Историческое и диалектное словообразование. Функциональный и стилистический аспекты деривации и номинации в русском языке. Омск, 1988. С. 95 96.

192. Светов В. Краткие правила к изучению языка российского. М., 1790.

193. Селищев A.M. Избранные труды. М., 1968.

194. Серышева М.А. Суффиксальное словообразование имен существительных в говорах приленских районов Иркутской области. Автореф. дис. . кандид. филол. наук. Томск, 1962.

195. Синонимы русского языка и их особенности. Л., 1972.

196. Скворецкая Е.В. Соотношение словообразовательных и акциональных компонентов в содержании производного глагольного слова // Деривация и номинация в русском языке. Межуровневое и внутриуровневое взаимодействие. Омск: Изд-во Омск, ун-та, 1990. С. 5-11.

197. Смольская А.К. Стилистическая функции существительных "с суффиксами оценки в языке произведений А.М.Горького // Науч. ежегодник Одесс. ун-та за 1956 г. Одесса, 1957. С. 71.

198. Соболевский А.И. Исторический синтаксис. Литограф, лекции. М., 1892.

199. Соболевский А.И. Лекции по истории русского языка. Изд. 4-е. М., 1907.

200. Степанов Ю.С. Основы языкознания. М., 1966.

201. Столярова Э.А. Существительное // Разговорная речь в системе функциональных стилей современного русского литературного языка. Лексика. Изд-во Саратов, ун-та, 1983. С. 21 -48.

202. Телия В.И. Типы языковых значений. Связанное значение слова в языке. М.,1981.

203. Телия В.Н. Коннотативный аспект семантики номинативных единиц. М., 1986.

204. Тимковский И. Опытный способ к философическому познанию Российского языка. Харьков, 1811.

205. Тихонов А.И. Образование наречий в синхронном освещении // Труды Самарканд, пед. ин-та. Новая серия. Вып. 170. Самарканд, 1969. С. 15 16.

206. Трубецкой Н.С. Избранные труды по филологии. М., 1987.

207. Уфимцева A.A. Типы словесных знаков. М., 1974.

208. Ушаков Д.Н. Краткое введение в науку о языке. М., 1913.

209. Фонвизин Д.И. В защиту "Начертания". М., 1784 // Д.И.Фонвизин. Собрание сочинений. М.; Л., 1959. Т. I.

210. Французская философия сегодня. М., 1989.

211. Хабургаев Г.А. Заметки по исторической морфологии южновеликорусского наречия (Имя существительное. Категория рода и категория одушевленности) // Учен. зап. Моск. обл. пед. ин-та. Т. 228. Рус. язык. Вып. 15. М., 1969. С. 283 305.

212. Хаджаева Л.В. О нормах словообразования уменьшительно-оценочных существительных // Русский язык в школе. 1979. № 3. С. 94 98.

213. Харченко B.K. Характеристика производных оценочных значений имен существительных в русском языке. Автореф. дис. . канд. филол. наук. JL, 1973.

214. Харченко В.К. Разграничение оценочности, образности, экспрессивности и эмоциональности в семантике слова // Русский язык в школе. 1976. № 3. С. 66 71.

216. Худяков И.Н. Эмоционально-оценочная лексика в языке произведения

217. B.И.Ленина "Материализм и эмпириокритицизм" // Филологические науки. 1972. № 5. С. 81 -87.

218. Худяков И.Н. Об эмоционально-оценочной лексике // Филологические науки. 1980. №2. С. 79- 83.

219. Цой Т.А. Способы выражения интенсивности действия в современном русском языке. Автореф. дис. канд. филол. наук. М., 1989.

220. Цуккерман A.C. Тепловатый "слегка" или "слишком теплый"? // Русская речь. 1986. №6. С. 95 -98.

221. Червова В.А. Некоторые наблюдения над именами существительными с уменьшительным суффиксом -ец (на материале памятников XV XVII вв.) //Материалы и исследования по русской лексикологии. Красноярск, 1966. С. 59 - 67.

222. Червова В.А. Некоторые наблюдения над именами существительными с уменьшительным суффиксом -иц(а) (По материалам памятников XV XVII вв.) // XI науч. сессия Новосиб. гос. пед. ин-та. Материалы к сессии. Вып. IV. Рус. язык. Новосибирск, 1967.1. C. 66 75.

223. Червова В.А. Функции уменьшительных суффиксов имен существительных в русском языке XV XVII вв. // Материалы и исследования по сибирской диалектологии и русской лексикологии. Красноярск, 1968. С. 6 - 28.

224. Червова В.А. Функциональные особенности уменьшительных суффиксов имен существительных в русском языке XV XVII вв. Автореф. дис. . канд. филол. наук. Новосибирск, 1968.

225. Чернышев В.И. Русские уменьшительно-ласкательные личные имена //Русский язык в школе. 1947. № 4. С. 20 27.

226. Чернышевский Н.Г. О словопроизводстве в русском языке // Русский язык в школе. 1940. №2. С. 51 -52.

227. Чижик-Полейко А.И. Существительные с суффиксами оценки в русском языке // Материалы по русско-славянскому языкознанию. Воронеж: Изд-во Воронеж ун-та, 1963. С. 115 128.

228. Шамина H.A. Синонимия имен на -ка / -ок в русском языке // Именное словообразование русского языка. Казань: Изд-во Казан, ун-та, 1976. С. 202 214.

229. Шанская Т.В. О родовой принадлежности слов с суффиксами субъективной оценки // Русский язык в школе. 1961. № 6. С. 13 17.

230. Шанский Н.М. О словообразовательном анализе имен прилагательных //Русский язык в школе. 1958. № 1. С. 68 75.

231. Шапошникова Н.С. К вопросу о древнейшем типе образования уменьшительных существительных в славянских языках // Вестник Моск. ун-та. 1960. № 2. С. 71 76.

232. Шапошникова Н.С. Об определении уменьшительного значения некоторых древнерусских существительных // Филологические науки. Науч. докл. высш. школы. 1961. № 1.С. 40 -45.

233. Шахматов A.A. Очерк современного русского литературного языка. СПб., 1913.

234. Шахматов A.A. Синтаксис русского языка. Вып. 1. Учение о предложении и о словосочетаниях. JI., 1925.

235. Шахматов A.A. Синтаксис русского языка. Вып. 2. Учение о частях речи. JL,1927.

236. Шаховский В.И. Соотносится ли эмотивное значение слова с понятием? //Вопросы языкознания. 1987. № 5. С. 47 57.

238. Шейдаева С.Г. История грамматического развития существительных субъективной оценки. Автореф. дис. канд. филол. наук. Алма-Ата, 1985.

239. Шейдаева С.Г. Субъективно-оценочные прилагательные в русских говорах Удмуртии // Координационное совещание по проблемам изучения сибирских говоров кафедр русского языка вузов Сибири, Урала и Дальнего Востока. Красноярск, 1988. С. 51 52.

240. Шемборская Н.В. Суффиксальное образование имен существительных эмоционально-оценочного характера в русском языке // Автореф. дис. . канд. филол. наук. Саратов, 1954.

241. Шемборская Н.В. Об истории эмоционально-оценочных существительных суффиксального образования в русском языке и их выразительных функциях // Учен. зап. Астрахан. пед. ин-та. Т. 6. Вып. 1. Астрахань, 1957. С. 309 318.

242. Шмелев Д.Н. Проблемы семантического анализа лексики. М., 1973.

243. Шмелев Д.Н. Лексическое значение существительного и словарное отражение его референциальных возможностей // Словарные категории. М., 1988. С.96 99.

244. Щерба JT.В. Восточнолужицкое наречие. Т. 1. Пгр., 1915.

245. Щерба Л.В. Избранные труды по русскому языку. М., 1957.

246. Энциклопедический словарь. Изд. Ф.А.Брокгауз, И.А.Ефрон. СПб., 1893. Т.18.

247. Энциклопедический словарь. Изд. Ф.А.Брокгауз, И.А.Ефрон. СПб., 1897. Т.44.

248. Энциклопедический словарь. Изд. Ф.А.Брокгауз, И.А.Ефрон. СПб., 1903. Т.78.

249. Энциклопедический словарь. Изд. Ф.А.Брокгауз, И.А.Ефрон. СПб., 1904. Т.81.

250. Ягич И.В. Энциклопедия славянской филологии. Вып. 1. СПб., 1910.

251. Янко-Триницкая H.A. Членимость слов типа ножка, ручка // Развитие современного русского языка. 1972. М., 1975. С. 175 186.

252. Belic А. Zur Entwicklungsgechichte der slavichen Deminutiv und Amplificativsuffixe // Archiv für slav. Philologie. 1901. В. XXIII.

253. Smotryckyj Meletij. Hrammatiki slavensckija pravilnoe syntagma. Levje 1619. Frankfurt am Main, 1974.

254. ИСТОЧНИКИ И ПРИНЯТЫЕ СОКРАЩЕНИЯ 1. ИСТОЧНИКИ ПО ИСТОРИИ РУССКОГО ЯЗЫКА ДО XVIII в.1. Акты вр. межд.1. Акты Мороз.1. Акты Моск. Акты СВР

255. Акты феод. Акты Холм. Ближ. бояр.1. Выг. сб. Грам.1. Грам. Вел.Новг. Держ.1. Доне. Дела Ерм.1. Еф. Ист. геогр.

256. Еф. Ист. экс. Зап. рус. пут. Источ.

257. Лом. Письма Ист. Сибири Карелия Колон. Якут.

258. Акты времени междуцарствия. 1610 1613 гг. // Чтения ОИДР. Кн. 4. М., 1915

259. Акты хозяйства боярина Б.И.Морозова. М.; Л., 1940. Ч. I. М.; Л., 1945. Ч. II.

260. Акты Московского государства. Спб., 1890 1901. Т. I - III.

261. Акты социально-экономической истории северовосточной Русиконца XIV начала XVI в. М., 1952. Т. I.

262. Акты феодального землевладения и хозяйства. М., 1961. Ч. 3.

263. Акты Холмогорской и Устюжской епархий. Спб., 1890 1908. Ч. I - П1.

264. Ближний боярин князь Никита Иванович Одоевский и егопереписка с Галицкою вотчиной. М., 1903.

265. Выголексинский сборник. М., 1977.

266. Грамотки XVII начала XVIII в. М„ 1969.

267. Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.; Л., 1949.

268. Сочинения Державина с объяснительными примечаниями

269. Я.Грота. СПб., 1876. Т. 5, 6.

270. Донские дела. СПб., Пгр., 1898 1917. Кн. 1 - 5.

271. Записки А.П.Ермолова. 1798 1826. М., 1991.

272. Ефимов A.B. Из истории великих русских географическихоткрытий в Северном Ледовитом и Тихом океанах. XVII пер.пол. XVIII в. М., 1950.

273. Ефимов A.B. Из истории русских экспедиций на Тихом океане. Пер. пол. XVIII века. М„ 1948.

274. Рус.-кит. Рус.-швед. экон.1. Сб. тр. КЭ

275. Котков С.И., Панкратова Н.П. Источники по истории русского народно-разговорного языка XVII-начала XVIII века. М., 1964. Котков С.И. Московская речь в начальный период становления русского национального языка. М., 1974.

276. Материалы для истории делопроизводства поместного приказа по Вологодскому уезду в XVII веке. СПб., 1906. Вып. 1. Московская деловая и бытовая письменность XVII века. М., 1968.

277. Московский летописный свод конца XV века. М.; Д., 1949. Назиратель. М., 1973.

278. Марасинова Л.М. Новые псковские грамоты XIV XV веков. М., 1966.

279. Памятники деловой письменности XVII в. Владимирский край. М., 1984.

280. Памятники московской деловой письменности XVIII века. М., 1981.

281. Памятники русского народно-разговорного языка XVII столетия. М., 1965.

282. Памятники русской письменности XV XVI вв. Рязанский край. М., 1978.

283. Памятники южновеликорусского наречия. Конец XVI -начало XVII в. М., 1990.

284. Переписные книги Ростова Великого второй половины XVII века. СПб., 1887.

285. Писцовая и переписная книги XVII века по Нижнему Новгороду. СПб., 1896.

286. Пустозерский сборник. Д., 1975. Русская историческая-библиотека. СПб., 1884. Т. 8. Сокровища древнерусской литературы. Русская бытовая повесть. XV-XVII вв. М., 1991.

287. Русско-китайские отношения в XVIII в. М., 1978. T.I. Русско-шведские экономические отношения в XVII веке. М.; Д., 1960.

288. Сборник грамот коллегии экономии. Пг., Д., 1922 1929. Т. 1 - 2.

289. Слово "Слово о полку Игореве". М; Л., 1950.

290. Хожд. Аф.Ник. Хождение за три моря Афанасия Никитина 1466 -1472 гг. М.,1960.

291. Яков. Холоп. Яковлев А. Холопство и холопы в Московском государстве

292. XVII в. М.; Л., 1943. Т. I.2. ХУДОЖЕСТВЕННАЯ ЛИТЕРАТУРА

293. Абр. Абрамов Ф. Сосновые дети. 1962.

294. Акс. В. Дневник Веры Сергеевны Аксаковой. СПб., 1913.

295. Акс. С. Аксаков С.Т. Записки ружейного охотника Оренбургскойгубернии. 1852.1. Ант. Антонов С. Овраги.1. Act. Астафьев В.П.

296. Восьм. Восьмой побег. 1964.1. Кража Кража. 1961 1965.

297. Митяй Митяй с землечерпалки. 1967.

298. О чем О чем ты плачешь, ель? 1960.1. Звезд. Звездопад. 1960.

299. Паст. Пастух и пастушка. 1967 1974.1. Пер. Передышка. 1971.

300. Поел. Последний поклон. 1957 1977.1. Саш. Сашка Лебедев. 1963.

301. Печ. Печальный детектив. 1987.1. Стар. . Стародуб. 1960.

302. Ода Ода русскому огороду. 1972.

303. Тельн. Тельняшка с Тихого океана. 1987.

304. Царь Царь-рыба. 1972 1975.

305. Ясн. Ясным ли днем. 1966 1967.

306. Веч. Вечерние раздумья. 1992.

307. Аф. Афанасьев А. Последний воин. 1988.

308. Бажан. Бажанов Е. Пропасть. 1988.

309. Бар. На дорогах Бардин С. На дорогах. 1980.

310. Райе. Райские яблоки. 1977

311. Бег. Беглов Г. Досье на самого себя. 1988.

312. Белай Белай А. Овца. 1988.1. Боб. Боборыкин П.1. Пр. Проездом. .1. Кит. Китай-город. 1882.

313. Буд. Будников А. Мамонт. 1988.

314. Булг. Булгаков М. Мастер и Маргарита. 1929 1940.

315. Бурл. Бурлацкий Ф. После Сталина. 1988.

316. Вас. Васильев Б. Вам привет от бабы Леры. 1980 1987.

317. Вел. Великин А. Санитар. 1988.1. Вельт. Вельтман А.

318. Неист. Неистовый Роланд. 1835.1. Эр. Эротида. 1835.

319. Пр. Приезжий из уезда. 1841.

320. Сал. Приключения, почерпнутые из моря житейского.1. Саломея. 1846.

321. Вор. Воробьев К. ". И всему роду твоему".

322. Вяз. Вяземский П.А. Записные книжки. 1829 1837.

323. Гер. Герасимов И. Ночные трамваи. 1988.

324. Гог. Гоголь Н.В. Мертвые души. 1842.

325. Гор. Горбовский Г. Шествие. 1987.

326. Грос. Добро Гроссман В. Добро вам! 1962.

327. Жизнь Жизнь и судьба. 19881. Даль Даль В.И.1. Бед. . Бедовик. 1839.

328. Ур. Уральский казак. 1843.

329. Вакх Вакх Сидоров Чайкин, или Рассказ его о собственном своем житье-бытье за первую половину жизни своей. 1843.

330. Хмель Хмель, сон и явь. 1843.

331. Пет. Петербургский дворник. 1844.1. Ден. Денщик. 1845.

332. Пав. Павел Алексеевич Игривый. 1847.1. Говор Говор.1. Грех Грех.1. Двух. Двухаршинный нос.1. Хлеб. Хлебное дельце.

333. Домб. Домбровский Ю. Факультет ненужных вещей. 1978.

334. Домог. Домогацкий В. Кладовка 1960 1980-е гг.

335. Ек. Екимов Б. Пастушья звезда. 1989.

336. Ерш. Ершов П.П. Конек-горбунок. 1833.

337. Жд. Ждан О. Впотьмах. 1991.

338. Жур. Журавлева 3. Роман с героем. 1988.

339. Загос. Загоскин М.Н. Юрий Милославский. 1825.

340. Ив.А. Иванов А. Жизнь на грешной земле. 1970.

341. Ив. В. Иванов В. Судный день. 1989.

342. Калед. Каледин С. Стройбат. 1989.

343. Кар. Карамзин Н.М. Письма русского путешественника. 1793 1794.

344. Кон. Кондратов В. Что было. 1988.

345. Конев Конев И. Сорок пятый год. 1965.

346. Кост. Костров М. Жихари Полистовья. 1986.

347. Крас. Красавин Ю. Полоса отчуждения. 1989.

348. Круп. Крупин В. Спасение погибших. 1988.

349. Кун. Кунин В. Интердевочка. 1988.

350. Кур. Курочкин В. Записки народного судьи Семена Бузыкина. 1962.

351. Лар. Ларина A.M. Незабываемое. 1988.

352. Леб Лебедев Е. Кое-что об ошибках сердца. 1988.

353. Лив. Ливанов В. Иван, себя не помнящий. 1988.

354. Липат. Липатов В. Серая мышь. 1982.

355. Лял. Ляленков В. Армия без погон. 1988.

356. Марк. Марков Г. Строговы. 1936 1948.

357. М.-Печ. Мельников П.И. Андрей Печерский. На горах. 1875 1881.

358. Моск. Москаленко В. Повидаться надо. 1988.

359. Нуйк. Нуйкин А. Идеалы или интересы? 1988.

360. Писем. Тюфяк Писемский А.Ф. Тюфяк. 1850.1. Рус. Русские лгуны

361. Пож. Пожера Ю. Рыбы не знают своих детей. Пер. с литовск. Д.Кый 1988.

362. Пол. Поляков Ю. 100 дней до приказа. 1980 1987.

363. Пом. Померанцев В. Итога, собственно, нет. 1970.1. Поп. Попов Е.

364. Эсх. Эсхатологические настроения. 1989.1. Вод. Водоем. 1983.

365. Пор. Поройков Ю. "Ехали медведи на велосипеде". 1988.269

366. Прит. Притула Д. Не опоздать! 1988.

367. Рекш. Рекшан В. Кайф. 1988.

368. Рощ. Рощин М. На открытом сердце. 1992.

369. Рыб. А. Рыбаков А. 35-й и другие годы. 1988.

370. Рыб. В. Рыбаков В. Не успеть. 1989.

371. С.-Щ. Помп. Салтыков-Щедрин М.Е. Помпадуры и помпадурши. 1863-74.

372. Губ. Губернские очерки. 1856-57.

373. Сем. Семенов Ю. Ненаписанный роман. 1988.1. Солж. Солженицын А.1. Арх. Архипелаг ГУЛАГ.1. В круге В круге первом.

374. Тен. Тендряков В. На блаженном острове коммунизма. 1988

375. Шол. Шолохов М. Судьба человека. 1956.

376. Шор. Шорохов Л. Володька-освод. 1988.3. СЛОВАРИ1. Арх.обл. БАС11. БАС21. Даль1. Доп. обл. МАС Нов. сл.1. Обд. сл. Вят. РЛ1. Слов. Деул.1. Слов Заб. Слов. др.

377. Слов. Приам. Слов. Ср. Ур.1. Слов.юж.Красн.1. Слов. Яр.1. СРНГ

378. Архангельский областной словарь. Изд-во Моск. ун-та. 1980. Вып. 1. Словарь современного русского литературного языка: В 17 т. М.; Л. 1948 1965.

379. Словарь современного русского литературного языка. Изд. 2-е. М., 1991 1993. Т. 1-4.

380. Даль В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. М., 1965. Т. 1-4.

381. Дополнение к "Опыту областного великорусского словаря". СПб., 1858 Словарь русского языка: В 4 т. М., 1957 1961.

382. Новые слова и значения. Словарь-справочник по материалам прессы и литературы 60-х годов. Под. ред. Н.З.Котеловой, Ю.С.Сорокина. М., 1971

383. Новое в русской лексике. Словарные материалы 1977 -1984 гг. М., 1980 -1989.

384. Материалы для объяснительного областного словаря Вятского говора. Вятка, 1907.

385. Рукописный лексикон первой половины XVIII века. Изд-во Ленин ун-та, 1964.

386. Словарь современного русского народного говора. Дер. Деулино

387. Рязанского р-на Рязанской обл. М., 1969.

388. Элиасов Л.Е. Словарь русских говоров Забайкалья. М., 1980.

389. Словарь древнерусского языка XI XIV вв. Под ред. Р.И.Аванесова. М.,1968. Т.1.

390. Словарь русских говоров Приамурья. М., 1983.

391. Словарь русских говоров Среднего Урала. Свердловск, 1964 1988.1. Т. 1 7.

392. Словарь русских говоров южных районов Красноярского края. Красноярск, 1988.

393. Мельниченко Г.Г. Краткий Ярославский областной словарь. Ярославль, 1961. Т. 1.

394. Словарь русских народных говоров. Под ред. Ф.П.Филина. М.; Л., 1968 -1989.

395. Слов. XI XVII Словарь русского языка XI - XVII вв. М., 1975 - 1991. Вып. 1-17. Слов. XVIII Словарь русского языка XVIII века. Л., 1984 - 1988. Вып. 1 - 4.

396. Срезн. Срезневский И.И. Материалы для словаря древнерусского языка. Спб.,1893 1903. Т. 1-3.

Обратите внимание, представленные выше научные тексты размещены для ознакомления и получены посредством распознавания оригинальных текстов диссертаций (OCR). В связи с чем, в них могут содержаться ошибки, связанные с несовершенством алгоритмов распознавания. В PDF файлах диссертаций и авторефератов, которые мы доставляем, подобных ошибок нет.

Субъективность отношения человека к природе выражается в структуре и своеобразии этого отношения. Недаром говорят, что познать личность - значит выявить ее отношения к действительности.

Проблема отношений является одной из наиболее перспективных и изучаемых проблем в современной психологии. Основоположниками теории отношений по праву считают В.Н. Мясищева, который, развивая идеи, заложенные еще А.Ф. Лазурским, разработал достаточно стройную систему взглядов на природу отношений человека, их структуру, своеобразие, динамику проявлений. По мнению В.Н. Мясищева, отношения человека представляют «...целостную систему индивидуальных, избирательных, сознательных связей личности с различными сторонами объективной действительности. Эта система вытекает из всей истории развития человека, она выражает его личный опыт и внутренне определяет его действия, его переживания» (Мясищев В.Н. Личность и неврозы. - Л., 1960. - С. 210). В системе отношений человека выражаются его взгляды, установки, позиции, «запечатлены» в конечном итоге его потребности, обусловливающие значимость, «пристрастность» к объектам действительности и к самому себе. Отношения человека многообразны. Обычно говорят об экономических, правовых, эстетических, нравственно-этических, межличностных и других видах отношений. В.Н. Мясищев выделяет три основные группы отношений: а) отношения человека к людям; б) отношение его к себе; в) отношение к предметам внешнего мира.

Среди многообразных отношений человека выделяют как специфические его отношения к природе. Именно такого рода отношения и являются одним из составляющих компонентов предмета экологической психологии. Отношения человека к природе могут описываться как некоторая объективная характеристика, что важно для собственно научного анализа проблемы так же, как и характеристика субъективная, когда объективная связь природы и потребностей личности находит отражение в ее внутреннем мире.

В силу этого практически любое отношение к природе приобретает своеобразие субъективного отношения.

Итак, что же представляет собой субъективное отношение к природе и каковы его разновидности?

В качестве базовых параметров субъективного отношения к природе выделяются:

· широта: фиксирует в каких именно объектах и явлениях природы запечатлены потребности человека; одних привлекают только определенные явления природы, животные, других - самые разнообразные объекты, природа в целом;

· интенсивность: указывает в каких сферах и в какой степени проявляются субъективные отношения к природе;

· степень осознанности: выявляет в какой мере личностью осознается запечатленность своих потребностей в объектах и явлениях природы, другими словами, насколько она отдает себе отчет в этом.

· эмоциональность: характеризует отношение человека по оси «рациональное - эмоциональное»; у одних людей преобладает чисто эмоциональное отношение, часто не контролируемое, у других эмоции сопровождаются пониманием своего отношения, высоким уровнем самоконтроля;

· обобщенность: характеризует субъективное отношение по оси «частное - общее»; например, любовь только к своему домашнему животному или любовь ко всем животным данного вида или любовь к природе в целом;

· доминантностъ: описывает субъективное отношение к природе по оси «незначимое - значимое»; для одних людей более значимы отношения к людям, для других - отношения к состояниям внутреннего мира, для третьих - отношение к природе и т.п.;

· когерентность (от лат. - находящийся в связи): характеризует отношение по оси «гармония -дисгармония»; это степень согласованности всех отношений личности: например, любовь к природе у лесника может как сочетаться с его отношением к своей профессии, так и не сочетаться;

· принципиальность: описывает субъективное отношение по оси «зависимое - независимое»; непринципиальным, например, является отношение человека, который любит своего питомца, но не вмешивается в процесс, когда другие люди истязают животных;

· сознательность: характеризует субъективное отношение по оси «неосознанное - сознательное»: сознательность проявляется в способности, с одной стороны, осознавать свое отношение к чему-то, с другой - ставить цели в соответствии со своим отношением, проявлять тот или иной уровень активности по ее достижению.

Особое место в описываемой концепции уделяется модальности и интенсивности субъективного отношения к природе.

Модальность - это качественно-содержательная характеристика. Авторы выделяют два основания для описания модальности отношения к природе. Это прагматизм - непрагматизм и наделение природы объектными или субъектными свойствами. Соответственно выделяются четыре типа модальности отношения к природе:

· объектно-прагматический: отношение к природе характеризуется как к объекту удовлетворения своих потребностей, это наиболее, к сожалению, распространенный тип отношений;

· субъектно-прагматический: например, владелец собаки любит ее, хорошо относится, но его цель, чтобы она завоевала высокое место на выставке;

· объектно-непрагматический: например, отношение служителя цирка к лошади, он ухаживает за ней, кормит ее, но используют ее другие;

· субъектно-непрагматический: например, отношение хозяйки к своей кошке или собаке, которые являются единственными друзьями, собеседниками, становятся полноправными членами семьи.

Интенсивность субъективного отношения к природе авторы оценивают по перцептивно-аффективному параметру (перцепция - это восприятие, аффект - эмоция), который характеризуется эстетическим освоением объектов природы, отзывчивостью на их проявления, этическим освоением. Когнитивный (познавательный) параметр выражает стремление человека познавать природу. Практический компонент субъективного отношения к природе находит выражение в готовности человека к практическому взаимодействию с природой; поступочный компонент (структура поступков) отражает ориентированность человека на изменение природы в соответствии со своим субъективным отношением.

Здесь мы не случайно привели, хотя и в очень сжатом виде, все характеристики субъективного отношения к природе, предлагаемые С.Д. Дерябо и В.А. Ясвиным. Во-первых, это наиболее логически обоснованная и стройная теоретическая система, фиксирующая отношения человека к природе. Во-вторых, она позволяет выявлять разновидности субъективного отношения к природным объектам и явлениям, типологизировать их.

В конечном итоге ученые выделяют 16 типов отношения человека к природе, которые отражены в таблице.

Таблица - Типология субъективного отношения к природе

Компонент отношения	Объектная характеристика	Субъектная характеристика	Модальность отношения
Перцептивно-аффективный	Перцептивный объектно- непрагматический	Перцептивный субъектно- непрагматический	Непрагматическая
Когнитивный	Когнитивный объектно-непрагматический	Когнитивный субъектно-непрагматический
Практический	Практический объектно-непрагматический	Практический субъектно-непрагматический
Поступочный	Поступочный объектно-непрагматический	Поступочный субъектно-непрагматический
Перцептивно-аффективный	Перцептивный объектно-прагматический	Перцептивный субъектно-прагматический	Прагматическая
Когнитивный	Когнитивный объектно-прагматический	Когнитивный субъектно-прагматический
Практический	Практический объектно-прагматический	Практический субъектно-прагматический
Поступочный	Поступочный объектно-прагматический	Поступочный субъектно-прагматический

По выделенным параметрам субъективного отношения к природе легко дать характеристику всем типам отношений. Для примера ограничимся описанием лишь двух типов:

· перцептивно-аффективный объектно-непрагматический тип: при контактах с природой такой человек не преследует цель получить от нее какой-либо полезный продукт, преобладает непрагматическая мотивация: отдохнуть на природе, подышать чистым воздухом, полюбоваться красотами и т.п.;

· поступочный субъектно-непрагматический тип: для личности с таким типом свойственно субъектное восприятие природы, которое регулируется высокими этическими нормами, такими же, какими регулируются его отношения с другими людьми; мы уже отмечали, что подобное отношение было свойственно великим гуманистам, таким, как М. Ганди, Л. Толстой, А. Швейцер и др.; данного рода отношение проявляется в соответствующих поступках личности, ее активности по изменению к окружающей действительности, в природоохранительной деятельности, направленной как на сохранение самих природных объектов, так и (это особенно хотелось бы подчеркнуть) людей, которые взаимодействуют с природой.

В заключение следует отметить, что здесь приводится лишь одна концепция, которая описывает своеобразие субъективного отношения человека к природе, т.е. концепция, предложенная С. Д.Дерябо и В.А. Ясвиным. Это обусловлено рядом причин. Во-первых, в современной отечественной экологической психологии пока еще не сформировано других подходов, которые бы задавали некую альтернативу описанным взглядам. Во-вторых, данная концепция, с одной стороны, носит достаточно общий характер, с другой - легко приложима к описанию конкретных явлений, характеризующих своеобразие взаимодействия человека с природой, дает возможность практически анализировать и диагностировать конкретные отношения человека к объектам и явлениям природы.

Итак, можно сказать, что субъективное отношение человека к природе - это достаточно сложная с психологической точки зрения сфера взаимодействия человека с миром, где находят выражение позиция личности, ее взгляды и установки, обусловленные уровнем развития экологического сознания и уровнем воспитанности. Задана некоторая идеальная модель такого рода отношения, опираясь на которую можно организовать процесс экологического образования и воспитания подрастающего поколения, целью которого является формирование личности, наделяющей природу признаками субъектности и характеризующейся непрагматическим типом взаимодействия, сознательно и ответственно осуществляющей не только свои действия по отношению к природе, но и совершающей поступки, несущие высокий заряд нравственности и порядочности, духовности в широком смысле этого слова.

Банки. Договор. Идеи. Маркетинг. Отношения. Бизнес-партнерство. Эффективность

Подобного рода субъективные категории. IV. Суффиксы субъективной оценки. Умысел и его виды

Полный текст автореферата диссертации по теме "Категория субъективной оценки в русском языке"

Текст диссертации на тему "Категория субъективной оценки в русском языке"

Формы вины

Умысел и его виды

Неосторожность и ее виды

Ошибка и ее значение

Рекомендованный список диссертаций

Имена существительные с модификационными значениями в русском языке 2002 год, кандидат филологических наук Баранова, Наталия Алексеевна

Слова на -ИН(а) в народной речи: Комплексное изучение на материале псковских говоров 2000 год, кандидат филологических наук Гарник, Юлия Ивановна

Вариативность употребления суффиксов оценки в португальском языке 2005 год, кандидат филологических наук Быков, Александр Николаевич

Слова и морфемы на -о в современном немецком языке 2002 год, кандидат филологических наук Сатковская, Ольга Николаевна

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Категория субъективной оценки в русском языке»

Похожие диссертационные работы по специальности «Русский язык», 10.02.01 шифр ВАК

Градационные отношения в современном русском языке 1993 год, кандидат филологических наук Колесникова, Светлана Михайловна

Грамматикализация внутренней формы слова как номинативный ресурс языка 2009 год, доктор филологических наук Петрова, Наталия Евгеньевна

2010 год, кандидат филологических наук Гоу Сюэтао

Заключение диссертации по теме «Русский язык», Шейдаева, Светлана Григорьевна

Список литературы диссертационного исследования доктор филологических наук Шейдаева, Светлана Григорьевна, 1998 год

Банки. Договор. Идеи. Маркетинг. Отношения. Бизнес-партнерство. Эффективность

Полный текст автореферата диссертации по теме "Категория субъективной оценки в русском языке"

Текст диссертации на тему "Категория субъективной оценки в русском языке"

Формы вины

Умысел и его виды

Неосторожность и ее виды

Ошибка и ее значение

Рекомендованный список диссертаций

Имена существительные с модификационными значениями в русском языке 2002 год, кандидат филологических наук Баранова, Наталия Алексеевна

Слова на -ИН(а) в народной речи: Комплексное изучение на материале псковских говоров 2000 год, кандидат филологических наук Гарник, Юлия Ивановна

Вариативность употребления суффиксов оценки в португальском языке 2005 год, кандидат филологических наук Быков, Александр Николаевич

Слова и морфемы на -о в современном немецком языке 2002 год, кандидат филологических наук Сатковская, Ольга Николаевна

Введение диссертации (часть автореферата) на тему «Категория субъективной оценки в русском языке»

Похожие диссертационные работы по специальности «Русский язык», 10.02.01 шифр ВАК

Градационные отношения в современном русском языке 1993 год, кандидат филологических наук Колесникова, Светлана Михайловна

Грамматикализация внутренней формы слова как номинативный ресурс языка 2009 год, доктор филологических наук Петрова, Наталия Евгеньевна

2010 год, кандидат филологических наук Гоу Сюэтао

Заключение диссертации по теме «Русский язык», Шейдаева, Светлана Григорьевна

Список литературы диссертационного исследования доктор филологических наук Шейдаева, Светлана Григорьевна, 1998 год

СХОЖИЕ СТАТЬИ